style="font-size:15px;"> Мимо военного проходили мужчины и женщины, пробегали из школы с сумками и портфелями деловито-крикливые детишки, а он словно не замечал никого. Он был захвачен своими наблюдениями, погружен в свои думы.
Сказать по правде, и он тоже не очень привлекал внимание прохожих. Стояла та пора нашей отечественной истории, о которой сказала одна приреченская, прожившая длинную жизнь старуха:
– Великое столпотворение началось. Кинулись люди вить гнезда, как птицы после вешнего перелета. Снова вывернется горе людское наизнанку. Много еще слез прольется, пока счастье проклюнется.
Приреченск хоть и мал городок, а и в нем суета стояла страшенная. Одни уезжали к себе домой, их загнала в сибирскую даль невзгода – бегство от оккупации, другие, наоборот, спешили сюда из мест, в которых обитали поневоле, – там захватила их гроза, не было ходу ни вперед, ни назад. А третьи – и таких было множество – возвращались на родную землю, пройдя через горнило войны, обожженные ее пламенем. Этим приреченская земля казалась еще краше, чем то далекое время, которое называлось теперь довоенным.
Спустя час или два (никто этих минут не считал) человек поднялся на крыльцо продолговатого деревянного дома, в котором помещался Приреченский районный военкомат, и попросил дежурного офицера провести его к военкому.
Через несколько минут в кабинете военкома он представился по всей форме:
– Полковник Михаил Иванович Нестеров. В связи с тяжелыми ранениями вечный инвалид. Имею намерение поселиться навсегда в Приреченске. Можно ли рассчитывать, товарищ военком, на содействие местных властей?
– Здравия желаю, товарищ полковник. Присаживайтесь, – почтительно привстал в кресле райвоенком, который сам на две ступени был ниже в воинском звании, а по возрасту годился пришедшему офицеру-инвалиду если не в отцы, то в старшие братья.
– Благодарю, товарищ майор. Разрешите закурить. – Инвалид потянулся правой, здоровой рукой в карман шинели. Майор опередил его, придвинул свою коробку папирос.
– Не откажите отведать моих, товарищ полковник.
– Представьте себе: от «Казбека» кашляю, а вот «Беломор» переношу с удовольствием, – уклонился полковник.
– Ну, не зря, видимо, говорится: на вкус, на цвет товарища нет, – усмехнулся майор и, стянув к тонкому, хрящеватому носу смуглую кожу впалых щек, с тяжким усилием зачиркал спичкой о коробок. А когда пламя вспыхнуло, поспешно поднес спичку полковнику. Раскуривая каждый свою папиросу, офицеры молча присматривались друг к другу, в уме перекидывали первые впечатления.
«Молодой, а уже полковник… Горбом заработал или пофартило?» – думал военком.
«Этот, видно, не нюхал пороху… Просидел войну в затхлых комнатах военкомата, выбивал для фронта из обедневших колхозов последние крохи да умывался вдовьими слезами, вручая женщинам похоронки… И, видать, туберкулезом прихвачен…
