окладистой седеющей книзу бородой. На груди его возлежал отливающий благородным серебром увесистый крест с распятием.
– Отец Никон, – представил суетливо, еще более ссутулившись, первый. Хотел что-то добавить, но, взглянув на величавого, только и смог сказать: – Священник храма…
И отодвинулся за спину главного.
– Здравствуйте… батюшка, – за всех троих выдвинулся к священнику майор Серков, – это работники областной прокуратуры.
Он отвел руку, указывая на переминающихся с ноги на ногу Ковшова и Шаламова, и умолк: видно, запас красноречия и опыт общения с такой аудиторией у него иссяк. Священник почтительно склонил голову в сторону прокурорских и тоже едва кивнул.
– Здравствуйте! – вразнобой сказали Ковшов и Шаламов; получалось совсем как-то несуразно, но ни тот, ни другой никак не могли найти нужной манеры поведения с церковнослужителями, как их именовал майор Серков.
– Здесь у вас наш товарищ, – как к глухому, обратился майор к священнику. – Нам бы к нему?..
– Благословляю, – не дождавшись продолжения от майора, отец Никон поднял руку к груди, помедлил, раздумывая, выражение величавости на его лице разгладилось, обнажив личность, отягощенную своей, ему одному известной тревогой земного человека; он пригласил рукой ко входу в церковь и произнес: – Пожалуйте в Божий храм.
И сам, развернувшись и перекрестившись, пожаловал первым. Майор и Ковшов с Шаламовым двинулись было за ним, но их ловко обогнал и забежал за спину священника встречавший, еще больше сутулясь и неистово крестясь. На ходу он бросил приехавшим:
– Товарищ ваш зело чаяти.
– Что он сказал? – как к переводчику, сунулся Шаламов к майору.
– «Зело» со старославянского означает «очень», – поразмыслил Ковшов, – а второе слово не знаю. Скорее всего, заждался нас лейтенант.
– Так и есть, – добавил Серков. – Сколько времени прошло-то! Заждешься тут с ними. Видишь, как принимают!
– А ты хлеб да соль хотел, Валентин Степанович?
– Ну… – не нашелся ничего ответить Шаламову Серков. – Не понимают, наверное, кто к ним приехал.
Они уже вошли в церковь и сразу притихли.
Священник остановился перед иконостасом, перекрестился почтительно несколько раз. То же, только поспешнее, проделал и его сутулый служитель. Толстый двинулся вперед через весь храм в дальний темный угол. Ковшов, натыкаясь на Серкова, оглядывался исподтишка по сторонам. Сзади, так же неловко озираясь, наступал ему на пятки Шаламов, тяжело пыхтя, боясь отстать. Отовсюду за молчаливой процессией и в особенности за незнакомой троицей поглядывали настороженные глаза с темных, посверкивающих в свечах позолотой, икон.
– Михалыч, держи интервал, – не выдержал и шепнул Шаламову Данила, когда приятель в очередной раз ткнулся в его спину. – Ноги все отдавил.
– Не видно ничего со света, – пожаловался тот. – Свечи только коптят. И еще эти!
