style="font-size:15px;"> – Вы просто не знаете, сколько получают за экспертизу, – сказала она. – А чтобы стать экспертом, нужно высшее образование. Ничего, прокормим!
Имелось в виду – прокормим до той поры, когда миллионеры будут приглашать Тоню для оценки своих коллекций.
Оказалось – все не так плохо. Когда курсы валют скачут, как блохи, недвижимость падает в цене, банки лихорадит, а политики, ничего не понимая, несут чушь, вкладывать деньги в произведения искусства имеет смысл. Многие богатые рижане уже раньше завели себе картинные галереи – какой же пентхауз без галереи? А поскольку люди, умеющие зарабатывать деньги, как правило, ничего другого толком не умеют, приятная девушка в очках, знающая наперечет местных художников первой, второй и двадцать второй величины, с помощью умной сестры и ее мужа стала наживать себе клиентуру.
У нее уже было несколько таких галерейщиков поневоле, кому она звонила в первую очередь, если на горизонте появлялась приличная работа. И двух месяцев не прошло, как она была в гостях у богатого дядечки, которому понемногу сосватала то ли шесть, то ли семь картин тридцатых годов.
Дядечка по фамилии Виркавс, вообще-то, к тридцатым годам был равнодушен, ему хотелось чего постарше, такого, чем хвастаются, и он, списавшись с коллекционером из Канады, договорился насчет обмена. Канадец как раз предлагал довольно старую работу, неподписную, с дефектами, но слова «семнадцатый век» рижанина привели в восторг.
Он позвал Тоню, чтобы вместе с ней за чашкой горячего шоколада с орехами, собственноручно состряпанного, обсудить эту затею. Канадец прислал файл, этот файл рижанин вытащил на монитор и сказал Тоне:
– Вот, вроде ничего, да?
– Какой ужас! – ответила Тоня.
– Но семнадцатый век!..
На мониторе был пейзаж с мельницей на заднем плане, который, с Тониной точки зрения, был бы куда лучше без двух толстых полуголых девиц посередке, из которых одна лежала на травке, а вторая стояла, поправляя распущенные волосы. Но девицы – это бы еще полбеды; в кустах возвышался серый каменный «приап» со всеми положенными символу плодородия подробностями.
По логике живописца, девицы устраивали свой немудреный стриптиз как раз для «приапа», и его бородатая каменная рожа выражала удовольствие.
– Вы уверены, что вам в галерее нужна эта пошлость? – спросила Тоня.
– Тонечка, вы меня удивляете! Это же обнаженная натура, она не может быть пошлой! – при том, что разговор они вели на хорошем латышском языке, Виркавс то ли из преувеличенной любезности, то ли из баловства называл Тоню ласкательно по-русски.
– Может. Давайте я вам лучше Розенталя сосватаю, Биркманис продает, но об этом еще никто не знает. Можно договориться за хорошую цену. Там тоже обнаженная натура, но хоть приличная. В смысле – художественная.
– Тонечка!..
Тоня поняла, что дядечка влюбился в девок, соблазняющих каменного болвана, и не успокоится, пока их не получит. А может, сам «приап» показался ему прикольным. То есть –
