еще не понимал, какой я глупец и оптимист. Я тогда совершенно не умел трезво глядеть на мир. И не представлял себе, в какую передрягу вляпаюсь.
– Эми будет не против. Эми…
Тут я должен был сказать что-то вроде: «Эми любит нашу маму», но не смог, так как за все время нашего супружества они почти не общались. Несколько встреч оставили у обеих неприятный осадок. После каждого разговора Эми несколько дней не могла успокоиться: «Что она имела в виду?» Как будто наша мама – первобытная охотница. Заявилась из прерий с мешком бизоньего мяса и предлагает меняться, а Эми не может понять, на что именно.
Эми не хотела знакомиться с моей семьей, не хотела видеть мою родину, но почему-то переезд не казался мне плохой идеей.
Когда подушка нагрелась от дыхания, мои мысли двинулись в другом направлении. Нынешний день не годится для сожалений или копания в прошлом, его нужно провести активно. Снизу доносились давно позабытые звуки – Эми готовила завтрак. Гремели дверцы шкафов (литавры!), звенели стаканы и консервные банки (колокольчики!), дребезжали кастрюли и жестяные коробки (тарелки!). Кулинарный оркестр достиг крещендо и энергично устремился к финалу. Форма для запекания свалилась на пол, отскочила и стукнулась о стену – это цимбалы. Этим утром на завтрак меня ожидает нечто особенное. Например, блинчики. Блинчики – это и есть нечто особенное в понимании Эми.
Сегодня пятая годовщина нашей свадьбы.
Босиком я прошлепал к лестнице и прислушался, зарывшись пальцами ног в ворс однотонной ковровой дорожки, которую Эми не любила из принципа, и задумался: готов ли я присоединиться к жене? Сама она на кухне не догадывалась о моих сомнениях и что-то меланхолично напевала. Что-то очень знакомое. Я попытался вспомнить: это что-то фольклорное или колыбельная? А потом понял! Это тема из сериала «Чертова служба в госпитале МЭШ». «Самоубийство не причиняет боли, оно приносит много перемен…» И я пошел вниз.
На пороге кухни потоптался, глядя на жену. Ее желтые, как сливочное масло, волосы, собранные в пучок на затылке, весело взбрыкивали. Эми посасывала обожженный палец и мурлыкала под нос. Обычно она пела про себя, поскольку я не знал человека, хуже, чем она, запоминающего стихи. Когда мы справляли первую годовщину, по радио крутили песню группы «Генезис»: «She seems to have an invisible touch, yeah»[1]. А Эми вместо этого напевала: «She takes my hat and puts it on the top shelf»[2]. Когда я спросил: «Ну, как ты до этого додумалась, ведь ни малейшего же сходства?» – жена ответила: ей представляется, что женщина, о которой речь, так любит своего мужа, что бережно хранит его шляпу на самой верхней полке. Я знал, что она любит меня, поэтому тогда был вполне удовлетворен таким объяснением.
Есть нечто трудносовместимое в теплых воспоминаниях и нынешних прохладных отношениях.
Эми, внимательно следя за пузырящимся на сковороде блинчиком, что-то слизнула с запястья. Она выглядела сногсшибательно, как и положено моей жене. Если сейчас обниму ее, то почувствую запахи ягод и сахарной пудры.
Оглянувшись
«Кажется, она обладает невидимым прикосновением, да» (из песни «Invisible touch»).
«Она берет мою шляпу и кладет на верхнюю полку».
