последние отблески света. Снег за окном продолжал сыпаться. Отдельные снежинки купались в меланхоличном бледном золоте фонаря на крыльце. Мы сидели в безмятежной тишине и наблюдали за гипнотическим снегопадом.
– Можно задать вам вопрос? – наконец спросила я.
Его ладони лежали поверх простыни. Казалось странным, что они выглядят такими обыкновенными, такими сильными, – и все же совершенно бесполезны.
– Вряд ли я смогу вам помешать.
– Что случилось? – Я не переставала думать об отметинах на его запястьях. Это был единственный вопрос, который я не могла задать напрямую.
– Как я стал таким? – Уилл открыл один глаз.
Я кивнула, и он снова закрыл глаза.
– Мотоцикл. Чужой. Я был невинным пешеходом.
– Я думала, лыжи, или тарзанка, или что-нибудь в этом роде.
– Все так думают. У Бога хорошее чувство юмора. Я переходил дорогу у своего дома. Не этого дома, – уточнил он. – Моего лондонского дома.
Я взглянула на книги в шкафу. Среди романов – замусоленных томиков в бумажной обложке издательства «Пингвин букс» – встречались и книги по бизнесу: «Корпоративное право», «Поглощение», перечни незнакомых имен.
– И вам пришлось отказаться от работы?
– От работы, от квартиры, от развлечений, от прежней жизни… Кажется, вы знакомы с моей бывшей девушкой. – Пауза не смогла скрыть горечи. – Но мне, несомненно, следует быть благодарным, ведь в какой-то момент врачи не верили, что смогут сохранить мне жизнь.
– Вы это ненавидите? В смысле, жить здесь?
– Да.
– А вы когда-нибудь сможете вернуться в Лондон?
– В таком виде – нет.
– Но вам может стать лучше. То есть Натан говорит, что в лечении подобных травм добились большого прогресса.
Уилл снова закрыл глаза.
Я немного подождала и поправила подушку за его головой и одеяло на груди.
– Простите, если задаю слишком много вопросов. – Я села прямо. – Хотите, чтобы я ушла?
– Нет. Останьтесь еще. Поговорите со мной. – Уилл сглотнул. Его глаза снова открылись, и он поймал мой взгляд. Он выглядел невыносимо уставшим. – Расскажите мне что-нибудь хорошее.
Помедлив мгновение, я откинулась на подушки рядом с ним. Мы сидели почти в темноте и смотрели, как снежинки на мгновение вспыхивают в лучах света и исчезают во мраке ночи.
– Знаете… я просила папу о том же, – наконец откликнулась я. – Но если я расскажу вам, что он говорил в ответ, вы подумаете, будто я сумасшедшая.
– Еще более сумасшедшая, чем мне кажется?
– Если мне снился кошмар, или было грустно, или я чего-то боялась, он пел мне… – засмеялась я. – Ой… я не могу.
– Говорите.
– Он пел мне «Песню Абизьянки».
– Что?
– «Песню Абизьянки». Я думала, ее все знают.
– Поверьте, Кларк, – пробормотал он, – я впервые о ней слышу.
Я глубоко вдохнула, закрыла глаза
