все надо, хоть и боль необычайна.И схвачен был, и отвезен в Париж,
Столица радостью охвачена безмерно,
Раскрыты преступления, и их не умолчишь,
И казнь будет для убийцы беспримерна.
Распнут на бревнах четырех, гвоздем прибив,
Поочередно руки, ноги, не спеша, отрубят,
Примером страшным тысячам живых,
И долго-долго казнь ту люди не забудут.
И день настал – ждут тысячи людей
Той казни беспримерной с нетерпеньем,
Повозка грязная – где он, ну, поскорей,
Убийцу пусть распнут без промедленья.
Помост, палач, топор стоймя стоит,
Крестом сколочены накрепко бревна,
И через маску черную палач глядит,
Ему не терпится казнить убийцу всенародно.
Толпа шевелится и издает ужасный гул,
Тот гул ужаснейший толпы немытой,
Тот гул плебейский, неизменный той толпы разгул,
От предвкушенья крови запаха пролитой.
Ну, что так долго – в нетерпении толпа.
Когда появится повозка – в ней убийца.
Когда топор поднимется с тем взмахом палача,
Четвертование ведь редко – может боле не случиться.
Глашатай крикнул громко, резко: «Расступись!»
Толпа отхлынула, давая ход карете,
Нет, не повозке грязной – тут ты удивись,
Роскошнейшей карете – редкостной на свете.
Четверкою запряжена чудеснейших коней,
В блестящей сбруе – золотом пробитой,
С фигурами летящих белых лебедей,
На запятках со слугами и с крышею открытой.
Толпа подумала, что это сам король
Пожаловал на казнь, все на колени встали.
К помосту рвались с криками «позволь!»
Не шутка, сам король пожаловал – такого не видали.
Ну, вот и все. Карета у помоста встала,
И на откладных ступеньках появилася нога,
Которая не королю принадлежала,
Убийцы нашего она ногой была.
Из бархата башмак был темно-синий,
Украшен бриллиантовою пряжкою башмак,
За ним и наш герой в кафтане темно-синем,
Перед толпою на помост взошел – «одет-то как!»
Взошел и из камзола вынул что-то,
Палач пред этим что-то на колени встал,
И припадя к его ноге, он отчего-то
Топор убийце в руки передал.
Герой наш с гордым взглядом победителя взирал,
Внизу была толпа людей, так жаждущая крови,
На власть его теперь никто не посягал,
Отныне у него есть все – чего же боле.
Камзол, расшитый стразами из бриллиантов,
Невиданным богатством, красотою поражал,
С осанкой королевскою и изумрудов пуговиц рядами
Перед народом гордо он предстал.
И шум толпы замолк, и тишина настала,
Лишь вдох и выдох слышен был от десятитысячной толпы,
Вдруг Папа на колени встал, и все вельможи встали,
Травою скошенною люди все на площади: «Смотри!»
Движенье дирижера
