мысль Миша подумал восемью годами позже (и может урывками думать ещё лет сорок с лишним, если перестанет жрать что попало и в спортзал запишется наконец). Давайте назад в «Чашку» на Кирочной.
В «Чашке» на Кирочной Миша намочил верхнюю губу остывшим кофе. Перелистал страницы обратно к «НЕ-ФАКТАМ».
Вера говорила так: «Одинокий факт – не предмет философии. Сборище фактов – тоже не предмет философии. Факты нужны в споре, но спор не о них». Миша плохо помнил, о чём тогда спор, но в любом случае выходило, что его собственный тупик не носит философского характера. Для выхода из его личного пике требовался нерушимый блок теории и практики. Его гипотезам надлежало расти из эмпирических данных и разбиваться о другие эмпирические данные.
Миша задумался о реальности, данной ему в ощущениях. То есть, нет, Вера бы поправила. «О модели реальности». В модели реальности, состряпанной из Мишиных ощущений, милиция дремала когда? Если пропадали бомжи. Одинокие бабушки если не возвращались из похода за пенсией. Гастарбайтеры если молдавские валились с двенадцатого этажа, как у тестя в ходе ремонта. Если же в центре Санкт-Петербурга испарялась 29-летняя женщина с фамилией Кукушкина и прорвой клиентов, коллег, друзей и родственников, то милиция совершала некие действия. Помимо сугубо ритуальных.
Виталик – хозяин комнаты. Мама в Тверской области – мать. Конечно, Мишины представления о процедуре следствия не росли из эмпирических данных. Они росли из похождений Эркюля Пуаро и Глеба Жеглова. Но казалось логичным, что и с матерью, и с хозяином комнаты милиция связалась бы в первую очередь. Не говоря уже о соседях.
Мила – подруга. Лучшая, общажно-институтская, в разговоре всплывала регулярно, независимо от темы. Вроде его Игорюхи, только женского пола и, надо думать, не просиживает жопу в квартире покойной бабушки на проспекте Космонавтов. Иначе не командовала бы в тридцать лет своим – чем она там командует. Отделением, филиалом. Уж Милу-то можно найти. Если она до сих пор не спустила на него милицию, вряд ли спустит теперь. Знать бы ещё фамилию. Впрочем, бытовая техника, посуда, немецкая компания, кто-то из начальства – какие проблемы. Осталось выбраться на Малоохтинский и вычислить её там. Помнил бы название брэнда, вообще бы в интернете нашёл за две минуты. Газенваген эспэбэ ру, «Наши сотрудники». Мила, слава богу, это не Оля. Много ль у них Мил на один питерский офис.
Внезапно Миша застыл. Вернее, застыл он ступенчато: сначала остановилась рука, теребившая блокнот, потом глаза, потом дыхание. Только внутри, под свитером и полосатой рубашкой, которую накануне отгладила жена, дёргалось сердце, а под свалявшимися волосами, в коре головного мозга, перекраивалась текущая модель реальности.
Секунд через восемь мозг потребовал кислорода и сахара. Миша очнулся и задышал, и отправил в рот ложку бисквитного пирожного, подсыхавшего рядом с холодным кофе. Прожевав, схватился за ручку.
– Не-факт номер восемь, – прошептал он.
«Со мной не связалась Мила».
Конец
