о машине, которой нет в гараже, и о его теле, которого нет рядом с ней в кровати.
«Боже, неужели так теперь и будет?»
– Мама?
Энни крепко зажмурилась в слабой попытке уйти от реальности. В голове у нее стоял шум, похожий на радиопомехи.
– Натали, я здесь. Извини. Ты рассказывала про семью, в которой живешь.
– Мама, с тобой все в порядке?
По щекам Энни текли слезы, она их не вытирала.
– Я в порядке, а ты как?
Возникла пауза, и в трубке стало слышно слабое потрескивание.
– Я по вас скучаю.
Энни уловила в голосе дочери грусть, и ей потребовалась вся ее выдержка, чтобы не прошептать в трубку: «Нана, возвращайся домой, мы будем грустить вместе».
– Нана, поверь мне, скоро ты заведешь друзей. Оглянуться не успеешь, как у тебя начнется такая интересная жизнь, что ты не будешь сидеть у телефона и ждать звонка своей мамы. Пятнадцатое июня наступит слишком быстро.
– Эй, мам, что-то у тебя какой-то дрожащий голос. С тобой без меня точно все будет в порядке?
Энни рассмеялась, смех получился вымученным.
– Конечно, даже не думай обо мне беспокоиться.
– Ладно. – Слово прозвучало так тихо, что Энни с трудом его расслышала. – Пока я не расплакалась, лучше мне поговорить с папой.
Энни вздрогнула:
– Папы сейчас нет дома.
– Жаль!
– Но он тебя любит, он велел тебе это передать.
– Да, конечно, любит. Так ты позвонишь в понедельник?
– Непременно.
– Я люблю тебя.
К горлу Энни слова подступили слезы, ей стало трудно говорить. Она чувствовала сильнейшее желание предостеречь Натали от жестокости этого мира, сказать ей, чтобы она была осторожна, потому что бывает так, что дождливым весенним днем жизнь рушится без предупреждения. Но она сказала только:
– Будь осторожна, Натали. Я тебя люблю.
– Люблю тебя.
Натали повесила трубку.
Энни поставила трубку на базу, встала с кровати и на ватных ногах поплелась в ванную. Свет включился, как в каком-то фильме Оливера Стоуна. Энни в ужасе посмотрела на свое отражение в зеркале. Она была все в той же одежде, в которой ездила в аэропорт, но брюки и блузка помялись. Волосы спутались. Она в сердцах стукнула кулаком по выключателю, в благословенной темноте разделась до трусов и бюстгальтера и оставила смятую одежду лежать горкой на полу. Потом, чувствуя себя старой и разбитой, вернулась в спальню и забралась в постель.
Простыни пахли Блейком. Только это был не его запах. Блейк – ее Блейк – всегда пользовался одеколоном «Поло». Она дарила ему флакон на каждое Рождество, в «Нордстроме» он продавался уже завернутым в зеленую подарочную бумагу. Она дарила его каждый год, и он пользовался им каждый день… до того как Кельвин Кляйн и Сюзанна Джеймс все изменили.
На
