style="font-size:15px;"> – Сколько длилась ваша «одиссея»?
– Около трех месяцев. После ухода нашего товарища мы остались вдвоем, но вскоре к нам присоединилась группа курдов и персов из десяти человек.
– Вы были радистом?
– Исключительно. Место, откуда я передавал шифровки, дважды бомбили самолеты без опознавательных знаков. Было предположение, что англичане вышибали нас из этого района как конкурентов.
– Каков был характер передаваемой вами информации? – Наша группа установила почти всю сеть немецкой агентуры в Иране. Непосредственно разведкой я не занимался, но добытые товарищами данные шли в центр через меня: я одновременно и шифровал, и передавал. Мы с ребятами переживали, что в боевых операциях не участвуем, так как не понимали сути выполняемой работы. Все разъяснилось во время Тегеранской конференции, когда наши специалисты во всем Иране чувствовал себя, как дома.
– Вас посылали на задание с ведома отца? Он не боялся, что вы можете погибнуть или попасть в плен, как это случилось с Яковом Джугашвили. Ведь сын шефа такого ведомства был бы важным козырем в руках фашистов. Что стоило отцу оставить вас в Москве?
– Да проститься мне высокопарность, но других слов я не нахожу: мы, молодые, рвались на фронт сражаться за Родину, за Сталина! Этот лозунг не был спущен сверху. Он действительно выражал истинные настроения миллионов. Не только отец, но и мать с первого дня войны благословили меня, единственного сына, на многотрудный путь защитника Отчизны.
– Вы вскользь заметили, что у вас двоякое отношение к Сталину…
– Это на самом деле так. Поскольку я вырос в атмосфере обожествления Иосифа Виссарионовича как во всей стране, так и в нашей семье, я не мог не почитать его. Как мне тогда казалось, в Союзе царила всеобщая любовь к нему: ведь Сталин, при всех ужасах, раскрытых нам сегодня, был личностью выдающейся. Недаром перед ним снимали шапку и Черчилль, и Рузвельт. Решения, в правильности которых сам не сомневался, он проводил в жизнь с величайшим организаторским талантом. Встречаясь с ним многократно, в том числе и по служебным делам, я каждый раз убеждался в его умении схватить суть вопроса, сформулировать его предельно четко и точно. Сейчас с иронией отзываются о сочинениях Сталина, с содержанием которых можно соглашаться или не соглашаться, но их лаконичность и доступность читателю очевидна. Я искренне преклонялся перед ним, но, по мере того, как узнавал о его невероятных поступках и действиях, все более и более приходил в недоумение. Наконец наступил момент непонимания, а потом и неприятия тех действий, ибо вывод напрашивался один: Сталин – великий человек, но беспощадный. Он способен очаровать тебя, но, если станешь ему поперек дороги, уберет, не задумываясь, кем ты ему приходишься – братом, сыном, сватом… Так и живет во мне образ Сталина как бы раздвоенный и несовместимый: с одной стороны, мудрый державный муж с железной волей, а с другой, коварный, вероломный и мстительный человек с низменными страстями.
Однако я категорически не разделяю логику
