в окнах квартир ближайших домов стал зажигаться свет. Вскоре разъяренные жильцы, одетые, полуодетые и совсем раздетые, принялись вопить, чтобы кто-нибудь выключил поскорее этот чертов вой.
– Ты все начала, – сказал Ган. – Что теперь будем делать?
Дилип, стоявший за прилавком своего автобуфета, посоветовал:
– Бегите отсюда, и как можно быстрее. На вашем месте я бы так и поступил. Я скажу им, что машину пытались вскрыть малолетки.
Но я понимала, что другой такой возможности у нас не будет. Велела Ганешу подождать, а сама решительно толкнула дверь «Розы».
Зал плавал в клубах сизого дыма; кислорода здесь не было совсем. Стоя на пороге, я не видела стойки. И невыносимо воняло смесью пивного перегара, табака, дешевого лосьона после бритья и пота. Я некоторое время постояла у входа, хватая ртом воздух и вытирая слезящиеся глаза.
Смутно, сквозь густую завесу дыма, я разглядела приподнятую сцену на противоположном конце зала. Там-то и расположилась группа. К счастью, они как раз закончили играть и разбирали аппаратуру. Стены пожелтели от никотина, а тюлевые занавески (да-да, тюлевые, и пусть никто не говорит, что владельцы «Розы» не умеют ценить прекрасное!) давно стали серовато-коричневыми. Ковровое покрытие настолько выцвело, что невозможно было определить, какого оно было цвета и какой на нем раньше был узор. На полу валялись смятые окурки; ковровое покрытие украшало столько прожженных дыр, что хозяева, наверное, перестали обращать на них внимание.
Я бочком пробралась к стойке и попыталась привлечь к себе внимание одного из двух мускулистых барменов – безрезультатно. Оба спешили побыстрее исполнить последние перед закрытием заказы, а я находилась в конце очереди. И потом, в «Розе» не любили, когда женщины подходили к стойке. Здесь уважают традиции. В зале вообще находилось сравнительно мало женщин, да и те немногие были настроены воинственно и хрипло кричали, чтобы их услышали.
На уроках сценической речи первым делом учат не орать. Главное – яркое звучание. На курсе актерского мастерства ставят дыхание, учат искать опору в теле, дышать с помощью диафрагмы… Каждое слово должно быть слышно в последнем ряду галерки.
– Кто хозяин синей «кортины» с царапиной на крыле? – пропела я в лучших традициях шекспировских трагедий. Генри Ирвинг[2] бы мною гордился.
Все получилось. Наступила короткая пауза. Все повернулись в мою сторону. Лица в дыму казались мне размытыми пятнами. Один из барменов спросил:
– В чем дело, дорогуша?
Дело не в том, что он меня расслышал. Он не мог поверить, что услышал меня – особенно учитывая мою комплекцию: моя голова едва доставала до барной стойки.
Я повторила вопрос нормальным голосом, добавив:
– Вокруг нее ошивается какая-то шпана.
В доказательство моих слов снова взвыла сигнализация. Теперь, в наступившей тишине, ее услышали все.
– Мерв! – крикнул кто-то. – А это, случайно, не твоя тачка?
Толпа
Ирвинг Джон Генри (1838 – 1905) – знаменитый английский трагик.
