пробралось в дом, легло ровными стрелами на пол, укрытый зеленым короткошерстным паласом, и прыгнуло в стакан с водой. Мама поставила его вчера на тумбочку у кровати, но он так к нему и не притронулся.
Сильная жажда мучала его только после необыкновенно ярких и реалистичных кошмаров, но эта ночь прошла спокойно.
На языке еще ощущался пряный вкус маминых пирожков. «Сегодня делаем самосы», – говорила она с улыбкой и всегда рассказывала про Индию, когда замешивала тесто: сначала в белую муку наливала крошечное солнце растопленного масла, размазывала, соединяя масло с мукой в одно целое, а затем тщательно растирала эту массу пальцами.
Потом готовила начинку: томила соцветия цветной капусты с картофелем и острым перцем в глиняном горшочке с крышкой, раскрашенном узорами «пейсли» («я сама рисовала их»). Ловко делала из теста «конвертик» и наполняла его ароматной начинкой длинными ловкими пальцами, на которые Ясон так любил смотреть. Тогда взгляд ее становился мечтательным, его заволакивало дымкой воспоминаний о чем-то далеком, славном и загадочном.
Она рассказывала ему сказки про смелых царевичей-королевичей, которые отважно сражались со страшными людоедами-ракшасами, отрубая им головы и побеждая целые полчища демонов; про мудрых йогов, которые обладали невиданной силой и были способны создавать и уничтожать целые планеты. Рассказывала, как посещала древние храмы с резными стенами из красного песчаника, насквозь пропитанными ароматом благовоний и наполненными криками шаливших обезьян; каталась на больших, раскрашенных меловыми красками слонах; купалась в бескрайнем Индийском океане, который так и грозил своими тяжелыми волнами уволочь ее в свои глубины, а Ясон всегда с удовольствием слушал эти истории, жуя горячие пирожки, кусающие за язык.
Так было и вчера. Но хотя они смеялись над шуточками, которые были понятны только им обоим, Ясон чувствовал, что с его мамой что-то не то. Ее глаза были затуманены какой-то необъяснимой для него тоской. Когда он снова взглянул пристально в ее глаза, на него вдруг опустилось темное и странное ощущение, которому не было никаких объяснений. Это уже случалось с ним – сначала голову сильно сдавливало что-то напоминающее обруч или, может быть, грубые руки великана – он не знал, как лучше назвать эту медленно надвигающуюся, пульсирующую и давящую изнутри боль.
А потом его выбрасывало из ясно осязаемого дня в черное тесное пространство. Будто засунули в глухой непроницаемый пакет, в котором он, мучимый головной болью, сразу начинал задыхаться.
На ощупь он старался выбраться из него, кричал и плакал, но вскоре приходило ощущение меланхоличного покоя. И вот он уже равнодушно смотрел на паникующего и плачущего мальчика со стороны.
В этот раз он какое-то время разглядывал своего плачущего двойника, а потом отвернулся. Боль внезапно отступила, голова стала легкой и, казалось, полностью пустой изнутри. То, что он теперь видел, можно было назвать комнатой. Темной и неуютной: три стены сотканы из зыбких, черно-белых точек, которые рассыпались
