из тех, которые запрещены сейчас к использованию, а до этого продавались в комплекте к каждой детской игрушке. Просто вечная и все. Подходит ко всем приборам. Не перегорает, дает мощности сколько требуется, взрывается, как оказалось, с большой разрушительной силой при ноте «ре» второй октавы. Повысь голос до крика – и будет "бум". Это первым наблюдал тот же парнишка-аутист – его грубиян-санитар был меломаном…
Борис шел по пустоватой улочке к гостинице, в которой всегда останавливался. Драгоценный трофей был завернут в грубую бумагу и походил на сверток с бутербродами, а сам мужчина в пыльном комбинезоне – на возвращающегося со смены лаборанта. Таких здесь сотни. Фонари разбавляли густой красный свет сквозящего через замазанное краской небо чужого заката. Получалось почти как на земле: оранжево, уютно. Борецкий уже предвкушал воду на своей коже, смывающую многомесячную пыль красных пустынь, а затем он сделает то, ради чего уходил в пески. Краем глаза Борис заметил движение справа. Кто-то двигался за ним.
Борис прибавил шагу, но не сменил направление. Преследователь не отставал, а слева появился еще один. Борецкий переложил пакет со своим трофеем в левую руку, а пальцами правой сыграл боевую трель: под серебром перчатки звякнули стальные пластинки. Теперь рука превратилась в кастет – вполне достаточно для воина против шпаны. По спине пробежал знакомый холодок, волосы на затылке стали дыбом – быть драке. Борецкий резко свернул в первый попавшийся переулок. Двое – за ним. Он даже смог бегло рассмотреть их. Бросить взгляд, как в уличной драке прикидывают расстановку сил. Мужчина и юноша. Оба бледные, с губами изъеденными соком голубоватой местной травки. У старшего вместо правой руки протез. «Плохо, – подумал Борис, – никогда не знаешь точно, что за дейвайсы у калек в протезах».
Борецкий надеялся просто уйти, избежать столкновения. То, что он собирался сделать в гостинице с помощью марсианской бутылки, не вязалось с уличной дракой. Но гора мусора и глухая стена за ней отрезали путь, не давая места для маневра.
Борис резко обернулся – и вовремя. Двое были уже рядом. Теперь Борецкий видел своих преследователей ясно и четко. Во всех деталях. Младший что-то прижимал к животу, что-то бесформенное и пушистое на вид. Глаза парня блуждали, зрачки дрожали на бледном лице, словно каждый жил своей жизнью, а губы были растянуты в идиотскую улыбку. Одутловатое лицо и расплывающаяся, недоформированная, словно детская фигура – он был похож на ребенка и ящерицу одновременно. Борис признал в нем сумасшедшего – типа тех, которых раньше ссылали обустраивать Марс, а потом стали использовать как собак-ищеек для поиска артефактов, когда стало понятно, что марсианские штучки идут в руки только душевнобольным. При этом не важно – родился таким человек или у него съехала крыша от местной травки, дозы лекарства или в результате каких-нибудь иных манипуляций.
Второй идиотом не был, но старался им выглядеть: скалил щербатые зубы, улыбаясь открытым
