учиться пришлось всерьез. Что делать с дипломом, Лиза не знала: плодотворно трудиться на благо Родины в ее планы не входило, поэтому, сунув документ в гламурную рамочку из розового кварца, она повесила его на стенку в своей комнате, чтобы любоваться на него, лежа в джакузи. Барышев, правда, возражал, сказав, что не дело вешать диплом на стену в комнате, где дочь регулярно принимает водные процедуры, так как повышенная влажность может повредить документ о высшем образовании. Но Лизавета настояла на своем, и диплом остался висеть на прежнем месте. Он неплохо смотрелся рядом с подлинником Айвазовского, который папа подарил дочке на окончание института.
Барышев гордился успехами Лизы. Защиту отмечали шумно и с размахом на теплоходе, курсирующем по водам Москвы-реки, с цыганами и модными попсовыми группами и запивали Лизину победу над знаниями шампанским «Дом Периньон». Радость отца можно было понять. Степан Барышев, выпускник кулинарного техникума, всю жизнь мечтал продолжить обучение и получить корочку о высшем образовании, но судьба распорядилась иначе. Завалив вступительные экзамены в институт, Степан отправился исполнять священный гражданский долг в доблестные части стройбата в Среднюю Азию. Через полгода учебки Степу распределили на хлебокомбинат, который снабжал хлебобулочными изделиями местные военные части и зоны, где он продолжил защищать Отчизну, сражаясь с тяжелыми мешками муки.
Застенчивая луноликая Лютфи работала в пекарном цехе: кроткий взгляд гречично-медовых глаз, пудра муки на загорелой, раскрасневшейся от жара тандыра щеке, россыпь тугих смоляных косичек – ее экзотическая красота распалила сердце Степана, словно доменная печь. Из армии Степа демобилизовался с переломами руки и трех ребер, сотрясением мозга, узбекским ковром, чайным сервизом и юной беременной женой. Мечты о продолжении обучения пришлось отложить до лучших времен, семью надлежало кормить, и Степа устроился работать на московский хлебозавод, поднаторев за время службы в этом деле.
Быть главой семьи Степану нравилось, но доменная печь в его сердце с каждым днем супружества полыхала все тише. Схлынула с глаз пелена влюбленности, растаяла тайна, и жена начала раздражать. С ней не о чем было поговорить, с ней нельзя было поспорить, с ней невозможно было поругаться. Лютфи напоминала ему послушную собаку, которая приносит тапочки и вьется вокруг ног, преданно заглядывая в глаза, а Степа любил кошек, свободных и независимых, и тихо бесился. Но более всего Барышева угнетало другое: жена смертельно ревновала его к собственному ребенку и тайно поколачивала девочку. Единственная попытка заступиться за дочку закончилась очередным синяком на нежной детской ручке. Лютфи клялась, что она не виновата, но Степа видел нехороший блеск в ее глазах. Барышев испугался и отдалился от дочери, чтобы не провоцировать жену. Как жить дальше, Степан не представлял: Лютфи он презирал, но выкинуть из дома мать своего ребенка не позволяли ему совесть и страх потерять дочь.
