как после ее ухода этот безрукий останется без гроша в кармане! Но Женевьева, та стоит на своем. Ее теперь просто не узнать…
– Анжела, вам не кажется, что у нее есть любовник?
– Scherzate![11] Когда живешь с таким pezzo, sarebbe giudizioso[12] завести полюбовника, да только она не такая! Santa Madonna…
Как только Анжела покинула магазин, Жан повернулся к Лорану и с чувством произнес:
– Наша маленькая Женевьева дает бой.
– Да, я горжусь ею.
– Удастся ли ей?
– Если бы ты видел ее с Давидом на руках, ты бы не сомневался! – воскликнул Лоран.
Мужчины обсуждали Женевьеву, Эдди, Джузеппе, Давида, Минни, Джонни, Клаудию так, будто речь шла об их собственной семье. Они не сознавали, что история той, другой, пары, ее семейной жизни отныне стала частью их собственной. Все эти люди сделались близки им.
Им никогда не приходила в голову мысль, что если бы их имена – Жан Деменс и Лоран Дельфен – услышали в доме Гренье, то не поняли бы, о ком идет речь.
Анжела между двумя порциями сплетен сообщила хозяину, что ее соседка собирается переезжать; хоть ее муж и отказывался дать развод, она собиралась поставить его перед свершившимся фактом и переехать, забрав всех детей. Жан попытался скрыть радость, но потом, воспользовавшись тем, что Анжела отправилась за покупками, позвонил Лорану в театр, чтобы сообщить о предстоящем событии.
Вечером они поспешили отпраздновать это в «Королевской устричной» на площади Саблон, чей интерьер был выдержан в синих тонах, напоминавших о море. По такому случаю разорились на шампанское. Рабочий люд, проживавший в сырых многоэтажках квартала Мароль, и представить не мог, что там, над крышами их домов, в верхнем городе, два любезных господина за столиком одного из самых дорогих ресторанов столицы празднуют освобождение одной из тех, кто вкалывает без передыху.
В следующий понедельник они задумались, как помочь Женевьеве обустроиться, не вызывая подозрений, выступая, как прежде, безымянными дарителями. Прикинули план действий, но тут из магазина донеслось:
– Ах, вы представляете, синьор Деменс, Эдди Гренье хватил удар! Хлоп – и мозговое кровотечение! – прокричала Анжела.
– Он умер?
– Нет. Увезли на «скорой». Он в реанимации. Надеюсь, добрый Боженька отправит questo diabolo[13] в преисподнюю.
– Анжела, католики должны быть милосердны!
– Уж там-то задницу этого Эдди припечет не хуже, чем здесь: вечно его тянет туда. Almeno[14], он заплатит за свое свинство. Si, lo so[15], может, это не по-христиански, но ведь questo monstro[16] тоже не христианин, так пусть…
Жан охотно отпустил ей этот грех, поскольку разделял ее мнение.
В течение нескольких часов Жан и Лоран пылко жаждали смерти Эдди, вовсе не смущаясь жестокостью своих желаний; их тревожило, что это происшествие может отсрочить счастье Женевьевы.
Шутить изволите!
/Когда живешь с таким/ придурком, было бы разумно…
Этого дьявола
По крайней мере
Да, знаю
Это чудовище
