был, – вздохнул дед Фишка.
– Ни клепа он не знает!
Мужики засмеялись. Один из них пояснил:
– Они и от Зимовского поодаль держались: спали особо, ели тоже, а промеж себя по-хранцузски, кажись, разговаривали.
– По-хранцузски! – обрадовался дед Фишка. – Ну а распрощались с вами честь по чести?
– Распрощались по-хорошему, гневаться не на что. По двугривенному на чай, окромя заработка, прибавили.
– Ого! – окончательно развеселился дед Фишка. – А еще приехать не обещались?
– Про это ничего не сказывали. В Балагачевой погрузили мы на телегу два ящика с песком, и покатили они восвояси.
В эту ночь, первый раз за время болезни, старик уснул крепким, безмятежным сном.
Гулко бухал церковный колокол. У паперти толпились нищие. В Никольской церкви кончилась ранняя обедня.
Захар выехал на середину площади и остановил коня.
– Иди, Нюра, приложись, а я потом схожу, – сказал он, подбирая вожжи и пряча в сено ременный кнут. Анна вернулась заплаканная. Прикладываясь к иконе, она вспомнила о Матвее.
Захар передал ей вожжи, снял картуз, пальцами расчесал свои кудрявые волосы и пошел в церковь.
Двое полицейских остановились около телеги. Один подтолкнул локтем другого.
– Хороша?
Другой посмотрел на Анну и, приглаживая закрученный кверху ус, сказал, причмокнув языком:
– Малина! Одна, молодка, приехала? – спросил он, заглянув Анне в лицо.
– Как бы тебе не одна! Муж вон идет.
Рослого парня, вывернувшегося из толпы, полицейский принял за мужа и поспешил отойти.
Скоро в толпе показался Захар. Еще издали Анна заметила, что свекор рассержен. Он шел быстро, расталкивая людей плечом, помахивая рукой. На щеках, изрезанных морщинами, ярко проступал румянец.
– Приложился? – спросила Анна.
– Приложился на пятнадцать рублей!
– Обокрали, что ли?
Он ударил ладонью по карману поддевки.
– Отсюда все до копейки вытащили. А я-то стою у иконы и думаю: «Что за притча такая – в кармане будто мышка зашевелилась?»
– А ты не клади деньги куда не надо.
– Ты меня не учи! – вскакивая на телегу, закричал Захар. – Коли б я в кабаке был, так за карман бы держался. А то я Богу молился. Это Николай-угодник виноват.
Анна схватила свекра за штанину.
– Сядь, батюшка, сядь, не кричи, Христа ради! А то городовой услышит, еще, чего доброго, в околоток заберет.
Но успокоить Захара было теперь не просто. Он размахивал руками, топал ногой.
– Не тронь меня, не тронь! Николай-угодник – потачник ворам, потачник! Эй, люди добрые, посудите сами, если б он не был воровским угодником, он бы шепнул мне на ухо: «Эй, дескать, Захар, прибери деньги подальше!»
Люди окружили телегу, с веселым недоумением смотрели
