ты, Николай Иванович, тоже не знаешь? – обратился Конурин к спутнику.
– Жена не знает, так уж почем же мне-то знать! Я человек темный. Я по географии-то только моря да реки учил, а до городов не дошел, – отвечал Николай Иванович.
Конурин покачал головой.
– Скажи на милость, никто из нас ничего не знает, а едем, – сказал он и, подождав немного, опять спросил: – Простите, голубушка… Я опять забыл… Как город-то, куда мы едем?..
– Ах, боже мой! В Ниццу, в Ниццу, – раздраженно произнесла, Глафира Семеновна.
– В Ниццу, в Ниццу… Ну, теперь авось не забуду. Не знаете, когда мы в нее приедем?
– Да на станции в Марселе говорили, что завтра рано утром.
– Утром… так… так… Вот тоже, чтобы и Марсель не забыть. Марсель, Марсель… А то ездил по городу, осматривал его и вдруг забыл, как он называется. Марсель, Марсель… Жена спросит дома, в каких городах побывал, а я не знаю, как их и назвать. Надо будет записать завтра себе на память. Марсель, Ницца… В Ниццу, стало быть, завтра утром… И наконец едем без пересадки. Так… Коли завтра утром, то теперь можно и основательно на покой залечь, – бормотал Конурин, поправил свою подушку и, зевая, стал укладываться спать.
Вынули из саквояжей свои небольшие дорожные шелковые подушечки и Николай Иванович, и Глафира Семеновна и тоже стали устраиваться на ночлег.
Конурин продолжал зевать.
– А что-то теперь у меня дома жена делает? – вспомнил он опять. – Поди, уж третий сон спит. Или нет… Что я… Вы говорите, Глафира Семеновна, что когда здесь на юге ночь, то у нас день?
– Да… вроде этого… – отвечала Глафира Семеновна.
– Второй час ночи, – посмотрел Конурин на часы. – Здесь второй час ночи, стало быть, в Петербурге…
– А там два часа дня… – подсказала Глафира Семеновна.
– Да ведь еще давеча вы мне говорили, часа два назад, что три часа дня было.
– Ну, стало быть, теперь в Петербурге пять часов вечера. Нельзя же так точно…
– А пять часов вечера, так она, пожалуй, после чаю в баню пошла. Сегодня день субботний, банный. Охохо-хо! А мы-то, грешники, здесь без бани сидим! – зевнул он еще раз и стал сопеть носом.
Засыпали и Николай Иванович с Глафирой Семеновной.
Но вот туннель кончился, мелькнул утренний рассвет, и глазам присутствующих представилась роскошная картина. Поезд шел по берегу моря. С неба глядела совсем уже побледневшая луна. На лазурной воде беловатыми точками мелькали парусные суда. По берегу то тут, то там росли пальмы, близ самой дороги по окраинам мелькали громадные агавы, разветвляя свои причудливые, рогатые, толстые листья, то одноцветно-зеленые, то с желтой каймой. Вот показалась красивая двухэтажная каменная вилла затейливой архитектуры и окруженная садиком, а в садике апельсинные деревья с золотистыми плодами, гигантские кактусы.
– Николай Иванович! Иван Кондратьич! Смотрите, вид-то какой! Да что же это мы? Да где же это мы? – воскликнула в восторге Глафира Семеновна. – Уж не попали
