style="font-size:15px;"> Мимо ассистенток, похожих на ожившие манекены…
Было непереносимо жарко. И с каждой ступенью жар усиливался.
Она не могла уступить. Она приняла вызов.
Она села рядом с Лизой.
Лиза улыбнулась ей, но не победно.
Это была улыбка покорности, знак признания лидерства.
Но в душе молодой актрисы присутствовала надежда, что разница в возрасте скажется закономерно, неотвратимо и очень-очень скоро по меркам человеческой жизни. Уверенность, что первенство скоро перейдёт к ней.
Каждой женщине даровано своё время царственной власти над мужчинами.
Но одни проходят его быстро и незаметно даже для себя, а у других оно длится до старости, как у Дианы де Пуатье. И внуки кончают жизнь самоубийством, влюбляясь в блистательную, нестареющую бабушку. Это отнюдь не счастье. Но это судьба…
…Их белые тела становились розовыми. Потом темнели. И цвет этот не имел отношения к колючему цветку, но напоминал румяный белый хлеб в печи.
Только они оставались на деревянном лобном месте поверх раскалённых камней.
Если бы на земле не осталось мужчин, они любили бы друг друга.
Если бы не было мужчин…
Но мужчины были, есть и пребудут вечно и, несмотря на своё физиологическое уродство и примитивность мышления, несмотря на динамичную избыточность плоти, а может быть, благодаря ей составляли, составляют и будут составлять смысл их жизни…
…В конце концов Ульяна уступила. Сошла вниз с улыбкой и долго стояла под холодным душем, всё так же смеясь и радуясь, вспоминая Платона. И не только его.
Когда Ульяна выходила из бани, окрыляемая чувственной лёгкостью и радостью плотского бытия, двери снова распахнулись и Лиза Пантыкина, пробежав мимо Ульяны, бросилась в мягкий ноябрьский сугроб…
И у часового на вышке отвалилась челюсть. Он такого ещё не видел в своей короткой жизни.
Ульяна никогда не лукавила и судила всегда по большому счёту.
– Нормально, – сказала она, возвращаясь к премьере. – На уровне…
– Лучше поражение, чем нормально… – вскинулся Платон. – В двух местах ощущение пустоты…
– Да.
– Музыка замечательная, но её слишком много… Я это чувствовал, ещё когда записывали. Но не хотел обижать композитора… Он так талантлив… И так близок нам по духу…
– Вроде все довольны.
– Ужасно! Я превращаюсь в нормального профи.
– Знаешь, на чём ты проигрываешь?
– На чем?
– Если тебя не понимают, ты обижаешься. Тебе делается скучно. И ты пускаешь на самотёк работу с оператором. С композитором. С теми актёрами, которые не понимают тебя. С людьми, которые хотят понять тебя, но не могут сразу. Вместо того, чтобы заставить их понимать. Заставить делать то, что нужно тебе…
– Да,
