Феннера, его мать потеряла сознание, едва их услышав. Потом вопль повторился немного тише, сопровождаемый глухими выстрелами и оглушительным взрывом, раздавшимся со стороны реки. Примерно через час после этого собаки стали лаять уже с испугом, послышался глухой подземный гул и пол в доме задрожал так, что покачнулись свечи, стоявшие на каминной доске. Почувствовался сильный запах серы, и в это время отец Люка Феннера сказал, что слышал третий сигнал, зовущий на помощь, хотя другие члены семьи ничего не заметили. Снова прозвучали залпы мушкетов, сопровождаемые глухим гортанным криком, не таким пронзительным, как прежде, но еще более ужасным – он был чем-то вроде злобного бульканья или кашля, так что назвать это звук криком можно было лишь потому, что он продолжался бесконечно долго и его было труднее выносить, чем любой самый громкий вопль.
Затем оттуда, где находилась ферма Карвена, внезапно вырвалась огромная пылающая фигура и послышались отчаянные крики пораженных страхом людей. Затрещали мушкеты, и она упала на землю. Но за ней появился второй охваченный пламенем неясный силуэт. В оглушительном шуме едва можно было различить человеческие голоса. Феннер пишет, что он смог расслышать лишь несколько слов, исторгнутых ужасом в лихорадочной попытке спасения: «Всемогущий, защити паству твою!» После нескольких выстрелов упала и вторая горящая фигура. Затем наступила тишина, которая длилась примерно три четверти часа. Наконец маленький Артур Феннер, младший брат Люка, крикнул, что он видит, как от проклятой фермы поднимается к звездам «красный туман». Это увидел только ребенок, но Люк отмечает многозначительное совпадение: в этот момент три кошки, находившиеся в комнате, были охвачены необъяснимым страхом – они выгнулись горбом, и шерсть на их спинах поднялась дыбом.
Через пять минут подул ледяной ветер, и воздух наполнился таким нестерпимым зловонием, что только свежий бриз не дал почувствовать его группе на морском берегу или кому-то иному в селении Потаксет. Это зловоние не было похоже ни на один запах, который Феннерам приходилось ощущать прежде, и вызывало какой-то липкий бесформенный страх, намного сильнее того, что испытывает человек, находясь на кладбище у разверстой могилы. Вскоре после этого прозвучал зловещий голос, который никогда не суждено забыть тому, кто имел несчастье его услышать. Он прогремел с неба, словно вестник гибели, и, когда замерло его эхо, во всех окнах задрожали стекла. Голос был низким и сильным, словно звуки органа, и зловещим, как тайные заклинания в древних арабских книгах. Никто не мог сказать, какие слова он произнес, ибо говорил он на неведомом языке, но Люк Феннер попытался записать услышанное: «ДЕЕСМЕЕС ЙЕСХЕТ БОНЕ ДОСЕФЕ ДУВЕМА ЭНИТЕМОСС». До 1919 года ни одна душа не усмотрела связи этой приблизительной записи с чем-либо известным людям ранее, но Чарльз Вард покрылся внезапной бледностью, узнав слова, которые Мирандола[45] определил как самое страшное заклинание, употребляемое в черной
