взяли их на прицел, знаками велели сесть на землю и начали совещаться, что делать с задержанными. С одной стороны, пастухи выглядели как безоружные гражданские лица. С другой стороны, отпустить их было нельзя: они могли сообщить боевикам, что видели американских солдат поблизости от деревни.
В процессе обсуждения вариантов действий американцы поняли, что у них нет веревки, а потому они не смогут связать афганцев и переместить их в другое убежище. Надо было выбирать одно из двух: или убить афганцев, или отпустить их.
Один из товарищей Латтрелла настаивал на расстреле пастухов: «Мы выполняем задание в тылу врага. Нас отправили сюда командиры. У нас есть право делать все, что в наших силах, для спасения собственной жизни. Военное решение очевидно. Если мы освободим пастухов, это будет ошибкой»38. Латтрелл колебался. Позднее он писал: «В глубине души я понимал, что мой товарищ прав. Вероятно, мы не могли освободить пастухов. Моя проблема состоит в том, что у меня есть другая душа. Моя христианская душа. И она взывала к моему сознанию, в глубине которого что-то продолжало мне нашептывать, что хладнокровно расстрелять этих людей было бы неправильно»39. Латтрелл не говорит, что он имеет в виду под своей христианской душой, но в конце концов его совесть не позволила ему убить афганцев. И он отдал свой решающий голос за освобождение задержанных. (Один из трех его товарищей воздержался при голосовании.) Латтреллу вскоре пришлось пожалеть о своем решении.
Часа через полтора после того, как разведгруппа отпустила задержанных пастухов, четверых американцев окружили 80–100 боевиков-талибов, вооруженных автоматами АК-47 и гранатометами. В последовавшей ожесточенной перестрелке все трое товарищей Латтрелла были убиты. Кроме того, талибам удалось сбить американский вертолет, пытавшийся эвакуировать разведгруппу Латтрелла. Все 16 военнослужащих, находившихся на борту вертолета, погибли.
Тяжелораненому Латтреллу удалось выжить. Он скатился по склону и прополз 10 км до пуштунского селения, жители которого защищали его от талибов до тех пор, пока его не забрали американцы.
Задним числом Латтрелл осудил свое решение не убивать пастухов. «Это было глупейшим, самым нелепым, самым дурацким решением, какое я только принимал в жизни, – писал он в книге о пережитом. – Должно быть, у меня отшибло способность соображать. По сути дела, я проголосовал за то, что, как я понимал, было равнозначно подписанию смертного приговора для нас всех… По крайней мере, теперь, оглядываясь на прошлое, я это понимаю… Решающим голосом был мой, и мысль об этом будет преследовать меня, пока они ждут меня в могиле на кладбище в восточном Техасе»40.
Частью того, что сделало стоявшую перед солдатами дилемму столь трудной, была неопределенность относительно того, что произойдет, если они освободят пастухов. Пойдут ли пастухи просто по своим делам или сообщат талибам об американцах? Но предположим, что Латтрелл знал, что освобождение пастухов приведет
