затеялась – надо думать, раньше положенного времени, иначе кто б ее, дуру, на сносях в дорогу взял? Так или иначе, велено было из путевого дворца всех выгнать, самую большую горницу ладаном окурить, воды накипятить, приволочь простынь с полотенцами. Будто бы сказала царевна: пока дитя не народится, дале не поеду. Плохая, мол, примета.
Тогда-то отец Викентий, сидевший в доме у приятеля, куда все новости и слухи поступали с самым коротким промедлением, впервые засомневался. Ох, не та стала Софья, если из-за приметы в таком большом деле промешкает. Знать, нет в царевне уверенности.
– Так время и упустила, дала Нарышкиным опомниться, – рассказывал он озабоченно. – Ввечеру прискакал с Троицы боярин Троекуров, от Петра. Во дворец его не пустили, так он у крыльца встал и давай орать, царевну кликать, будто девку какую. Это Софью-то, от одного взора которой иные воеводы без чувств падали!
Никитин лишь головой покачал на такую дерзость. Сам он не то что на дев царской крови, но вообще на женщин голоса никогда не поднимал, потому что честно́му мужу – это стыд.
– …Ладно, вышла она к нему через немалое время. Важная, тучная, стольник ее под локоток ведет. Ты, Ларион, знаешь, я Софью Алексеевну много раз видал. Как она на бешеного раскольника Никиту Пустосвята при всех боярах и иерархах гаркнула, помнишь? Не девица, царь-пушка. А тут, веришь ли, едва ее признал. Глаз тусклый, лицо одутлое, а до чего бледна! Троекуров ей Петров указ читает: не желаю, мол, с тобой разговаривать, возвращайся, откудова приехала, не то поступят с тобой нечестно. А она хочет что-то сказать и не может. Обмякла у стольника на руках, так обморочную назад и внесли.
– Больна! – догадался помещик.
– Еле живая, – перекрестился отец Викентий. – Как я ее такую увидал, тогда только понял, почему она в Кремле столько дней бездвижно просидела, дала Нарышкиным укрепиться. Хворь в ней какая-то. Может, и смертная… Вон оно как. А без Софьиной силы, что Милославские? Тьфу!
– Оно так, – согласился Никитин. Вид у него был встревоженный, как и положено человеку, к судьбе государства неравнодушному, однако нужного для священника вывода хозяин еще не сделал. Требовалось объяснить получше.
Но отец Викентий и не торопился, крепко полагаясь на логику с риторикой.
– Это, значит, вчера было. На ночь я у Амброзия остался. Ну-ка, думаю, не встряхнется ли Софья к утру. Боярыня, сказывали, разродилась благополучно, а это для царевны знамение хорошее. Только какой там… – Поп махнул рукой. – На рассвете забегали в царевнином поезде. Стали запрягать, повернули. В Москву поплелись, как псы побитые. Была Софья, да вся кончилась. А навстречу, к Троице, тянутся от стрелецких полков выборные, гурьба за гурьбой, – Петру присягать…
Ларион Михайлович недоуменно пожал плечами:
– Что ж она так? Не похоже на Софью. Хоть бы и хворая, что с того? Десяти верст всего не доехала!
На это у священника ответ был готов. Сам по дороге все голову ломал и, кажется, догадался.
– В
