стоял рядом и, как регулировщик, руководил жиденьким людским потоком, текущим к массивным, грубо, но зато надежно сваренным дверям. Бункер имел еще два входа. Тот, возле которого мы стояли, был самым широким, удобным и нестесненным тисками шлюзовых камер. Именно поэтому женщины с детьми и люди преклонного возраста предпочитали именно его.
– Пошли, – я толкнул Крайчека в бок. – Народ и без тебя знает, куда идти.
– Ничего ты не понимаешь, – шикнул он на меня. – Люди должны видеть, что их лидер с ними, что он болеет и заботится о них.
– Это тебя в Лэнгли научили или своим умом дошел?
– Я бы сказал процесс был ком-би-ни-ро-ванным, – американец по слогам произнес сложное слово.
– Вон оно как, – протянул я и перевел взгляд на приближающуюся Нину. Она подотстала, так как заглянула в их с Томасом комнату. Предвидя длительную отсидку под землей, биолог захотела полистать кое-какие свои записи.
– А вот и я. Теперь можно идти. – Нина наивно предположила, что мы ожидали именно ее.
– Да, пожалуй, – Крайчек поверх головы жены поглядел на последних, слегка припозднившихся колонистов, уже почти поравнявшихся с нами.
Как только Нина, пожилая женщина с маленьким мальчиком, должно быть внуком, и молодая семейная пара юркнули внутрь, Томас взял в руку кусок водопроводной трубы, который был приставлен к дверному косяку, и несколько раз ударил по подвешенному рядом обрезку швеллера. Три гулких удара разнеслись по опустевшему лагерю. Это был сигнал, означавший, что главные ворота убежища закрываются. Теперь, если кто-либо пожелает попасть внутрь, то сделать это он сможет только лишь через два узких резервных хода, оборудованных примитивными шлюзовыми камерами. Оба они располагались с другой стороны здания. Один вел к мастерским, второй глядел прямо на недостроенные Южные ворота.
– Вот теперь действительно все. – Крайчек захлопнул толстую металлическую дверь и с силой потянул ручку на себя. Когда створка основательно вдавилась в резиновый уплотнитель, Томас задвинул засов.
Внутри горела тусклая электролампочка, пахло плесенью, человеческим потом, дымом и подгоревшей кашей. Еще несколько лет назад вся эта экстремальная экзотика у любого нормального человека вызвала бы чувство неприязни, если не отвращения. Но теперь… теперь все изменилось. И этот прогорклый подземный мир превратился в оазис жизни и безопасности, стал тем, что мы с теплотой именуем домом.
Когда-то в этом здании все было по-другому. Я не знал, как именно, поскольку люди Крайчека перестроили его без моего участия. Попав сюда первый раз, я увидел неоштукатуренные, но довольно умело сложенные толстые перегородки. Кстати, они и нынче точно такие же, грубые и прочные, красуются мозаикой из как минимум четырех видов кирпичей. Стены делят бывший спорткомплекс на три части: тамбур, где мы сейчас и находились, кухню и большой обеденный зал. Другие жилые и подсобные помещения,
