Потом перебрал «волчьи ягоды», тщательно вымыл и стал варить варенье.
Все последние дни лета Николай Иванович трудился не покладая рук с энтузиазмом, как не трудился для себя никогда в жизни. Иногда даже забывая принимать пищу, он блуждал по лесным полянам, собирая «волчьи ягоды», бузину и еще какие-то несъедобные плоды, названия которых не знал. Конкуренты в лесу ему не попадались, поэтому набирал он всегда помногу. Когда закончился сахарный песок, Николай Иванович приуныл, но все так же с рассветом брел в лес и собирал там поганки для засола и прочие вредные и ложные грибы, которые сушил вечерами у печки. Насушив ядовитых грибов целый мешок и насолив ведро поганок, Николай Иванович не унялся, а повырубил на участке культурные ягодоносные кусты и вместо них насажал «волчьих ягод» и бузины, чтобы давали урожай на будущий год. Конечно, весь участок освоить и перекультивировать не удалось – подобрались осенние холода, часто шел дождь. А тут еще сосед по даче – водитель фургона, каждый год отвозивший в город припасы Николая Ивановича, – собрался уезжать, так что много намеченного Николаем Ивановичем осталось на будущий год.
«Только бы они не переехали! – по пути в город тревожился Николай Иванович. – Вдруг им новую площадь дали – тогда конец…»
И когда, открыв входную дверь, вошел в квартиру, то облегченно вздохнул: «Ну, слава Богу!»
Два дня он воодушевленно раскладывал в кладовке привезенные припасы. Ядовитое варенье было трудно отличить от полезного, и, скоро запутавшись, он перестал их распознавать. Засоленные поганки очень напоминали горькушки, сушеные же мухоморы и ложные белые выглядели совсем как съедобные – и тому, кто не знал, вполне годились для супа. Расставив в кладовой так, чтобы любое «блюдо» можно было достать без труда, Николай Иванович смазал петли машинным маслом, чтобы в хранилище припасов можно было проникнуть тайком, поставил несколько небольших баночек на свой кухонный стол и принялся ждать.
Каждый день он секретно проверял, не тронуто ли варенье, не уменьшилась ли горка сухих грибков… Но все оставалось по-прежнему. Тогда он стал хитрить: варил из сухих грибочков суп, как положено, заправляя его картошкой и лучком, отбавлял из банки варенье, чтобы этими манипуляциями приманить и создать ложное впечатление, что Николай Иванович употребляет припасы себе в пищу. Разумеется, суп и смертоносное варенье он тайком сливал в унитаз, но все равно его хитрости ожидаемого успеха не имели.
Эйфория первых радостных дней прошла, и теперь с каждым днем, с каждой неделей Николай Иванович раздражался все сильнее. «Почему же они не едят? – напряженно думал он, запершись у себя в комнате. – Почему не едят?..»
Вся его жизнь обратилась в ожидание. Он дошел до того, что устраивал показательные выступления: ел суп из мухоморов прямо в кухне. Конечно, он не ел, а только искусно делал вид, что ест, громко нахваливая и чавкая супом. Но даже это не помогало.
Николай
