пребывает; на ТебеПочил великий дух Отца; Тобою
Он сотворил все Небо и все Силы
Небесные; Тобою сокрушил
Могущества, стремившиеся к власти!
В тот день Ты не жалел ужасных громов
Отца, не останавливал колес
Твоей пылавшей ярко колесницы,
Потрясшей вековечный свод Небес,
Когда на ней промчался Ты по выям
Воителей, поверженных Тобой!
С погони возвращаяся победно,
Все Силы Неба одного Тебя
Торжественным превозносили кликом –
Тебя, о Сын могучего Отца,
Врагов Его сразивший славной местью.
Но человека Ты всегда щадил,
Затем что пал он жертвой их коварства;
Ты, милости и жалости Отец,
Не пожелал казнить его так строго:
Склонился Ты, напротив, к состраданью!
Как только Сын единый, Сын любимый
Увидел, что Отец творить намерен
Не строгий суд над слабым человеком,
Но к состраданью клонится тот суд, –
Он, чтобы гнев умерить, чтоб окончить
Спор между справедливостью суровой
И милосердьем, на лице Отца
Борьбою выражавшийся, решился
Покинуть несравненное блаженство,
В котором пребывал Он, но Отец
Из всех первейший, и за человека
Быть жертвой пожелал, идти готовый
На смерть. О беспримерная любовь!
Лишь Божество к такой любви способно!
Хвала ж Тебе, хвала, о Божий Сын,
Спаситель милосердый человека!
Да будет же Твое святое имя
Источником, навек неистощимым,
Моей хвалебной песни! Никогда
Моя о том пусть не умолкнет арфа,
Хваля Тебя и Вечного Отца!
Так в небесах, превыше сферы звездной,
Шли, в песнопеньи радостном и в гимнах
Торжественных, блаженные часы.
Меж тем уж Сатана, спустившись, бродит
По выпуклости мрачной, чей покров
Собой мир этот круглый окружает,
Включая сферы светлые внутри,
И служит им защитой от Хаоса
И от вторженья древней Ночи; шаром
Он кажется вдали, вблизи же с виду
То безграничный, мрачный материк,
Пустой, суровый, дикий, над которым
Висит весь ужас Ночи – тьма без звезд, –
И вечно грохот бурь там раздается
И шум Хаоса; вкруг все безотрадно;
С одной лишь стороны, от стен Небес,
Хоть на громадном расстоянья, слабо
Их отблеск отражается, и воздух
Там менее измучен ревом бурь.
Здесь Сатана бродил в пространстве темном.
Так коршун, уроженец Имауса[74],
Чьи снежные хребты кладут предел
Татар бродячих варварским набегам,
Покинув область, бедную добычей,
Ища ягнят иль молодых козлят
На тех холмах, где их стада пасутся,
Летит к истокам Ганга иль Гидаспа[75],
Индийских рек, но на пути своем
Спускается в бесплодную равнину
Обширной
