дав понять, кто отнял у них последнего родителя… мама умерла за два года до того.
На благотворительном собрании неизвестный ей представитель независимой прессы, рискуя оказаться под надзором власти, застал ее врасплох не вопросами, а ответами на них, ведь стоило прозвучать первому слову, Майя с ужасом увидела, как общество само создает правду, игнорируя все ее доводы и аргументы. Да, тысячи жертв, сотни искалеченных, нет большего повода для скорби… но для Майи, тот день стал откровением. Один человек, неожиданно вставший во главе толпы, дал Майе понять, четко и ясно, раз и навсегда, насколько общество иначе, совсем под другими, порой немыслимыми углами, может воспринимать события. Мнение, излагаемое за всех и каждого, в тот день, когда Майя решила открыто объявить об идее создать Саламис, послужило своего рода принятием людей такими, какие они есть. Тогда ее решение возмещения ущерба, в лоб и без одобрения кого-либо, окрепло раз и навсегда, ведь люди сами нашли свою правду, игнорируя любые доводы и факты. В каком-то смысле, как поняла она уже потом, это лишь подстегнуло ее, позволив быть человеком дела, не оглядываясь на чувства, совесть и одобрение общества – без лишних слов, уступок и компромиссов – будет так, и только так, как она хочет, ради людей и их будущего. Она знала, что не получит благодарность и уж точно не услышит извинений, и это, как оказалось, не было для нее проблемой, даже наоборот, она боялась прощения.
Работа закипела, ставки возросли, а вышестоящее руководство и многие другие, смотрящие со стороны на реакцию общества и непоколебимость Мироновой Майи, в чьих руках была и власть, и ресурсы, на удивление для нее и многих приближенных, не стали навязывать условия или ультиматумы. Все оказалось просто: Майя была той, на кого они могли свалить все претензии жертв, направить каждую жалобу и закрыть глаза на последствия, ведь ныне есть она, бескомпромиссно и, чуть ли, не боясь идти по головам, не боясь запачкать руки, взяла на себя роль спасителя. Словно сорвавшийся с цепи воин, Майя была непреклонна, и, в какой-то мере жестока, на пути к созданию лагеря, в котором одни – увидели подачку, другие – шанс искупить вину.
Но кое-что, неведомое никому, кроме нее и еще двух людей, мучило ее изнутри уже давно, причем, это скорее напоминало нежелание принимать болезненную действительность, нежели эфемерное предчувствие. На пути ее стремления занять определенный доверительный статус в обществе, коим она хоть и не грезила, но принимала с гордостью, Майя, действуя наперекор многим людям, все пряталась от мысли и чувства, неприятного любому: отстранение от близкого человека. Чем более Майя уходила в глубь Природных земель ставя Саламис выше самого ЦРТ, где она некогда занимала должность Директора по разработкам, тем меньше она контактировала и, не желая признаться себе окончательно, все менее ощущала связь с некогда самым близким для нее человеком. Произошло это слишком естественно.
– Мы тринадцать лет вместе… это долгий срок.
