до сих пор державшийся в кресле лишь благодаря близкородственным связям с императорской семьей старик-губернатор, обыкновенно потакающий любому капризу стервозной жены, умоляюще вскинул больные слезящиеся глаза на начальника тюрьмы, однако тот остался на удивление непреклонным. Превосходно понимая, что от него хотят, облаченный в отлично подогнанный по массивной фигуре мундир моложавый полковник, с напомаженными по последней моде усами и бакенбардами, светский лев и любимец всех без исключения губернских дам, с ослепительной улыбкой меж утешениями галантно прикладывающийся губами к кипенно-белой перчатке губернаторши, тем не менее, твердо отрезал:
– Ваше высокопревосходительство! Дамы и господ! Согласно действующему артикулу я вынужден прекратить казнь и ходатайствовать перед вами, Василий Арсеньевич, – он уколол растерянного губернатора резко контрастирующим с приторно-любезным выражением лица ледяным взглядом, – о помиловании настоящего заключенного и замене ему смертной казни на пожизненную каторгу.
– Ну-у-у, раз уж такое дело приключилось, – неуверенно протянул всемогущий глава губернии, косясь на продолжающую рыдать жену и, никак не отваживаясь принять окончательное решение, переспросил: – А так действительно полагается, Петр Андреевич? Еще разочек, совсем никак? Как говорится – Бог троицу…
– При всем моем безграничном желании, ваше высокопревосходительство, никоим образом невозможно, – подчеркивая искренность, полковник прижал холеную ладонь к груди. – Мерзавца, положа руку на сердце, уже и повторно-то нельзя было вешать. А уж про третий я вообще умолчу… – закатил он глаза к небу и перекрестился. – Не будем же гневить Господа, безграничной милостью своей продлившему жалкое существование сего омерзительного лиходея. Тем более, поверьте мне на слово, оказавшись в рудниках, злодей сам горько пожалеет о случившемся чуде, денно и нощно моля о скорейшей смерти, как об избавлении от поистине адовых мук.
Понуро буравя глазами покрытый пыльным, местами вытоптанным до решетчатой основы ковром пол и тяжко вздыхая, губернатор, стараясь не глядеть в сторону демонстративно хлюпающей покрасневшим носом супруги, наконец, натужно выдавил из себя:
– Готовьте бумаги и подавайте в канцелярию тюремного инспектора, – и, не прощаясь, подхватил под руку возмущенно-зареванную половину, спеша покинуть тюремный двор.
– А с палачом, ваше высокопревосходительство, как же? – вдогонку крикнул полковник.
Понуро сгорбившийся и как-то совсем по-стариковски подволакивающий ноги губернатор, отрекаясь от подложившего свинью протеже, вполоборота кисло бросил через плечо:
– Ах, право, Петр Андреевич, как-нибудь сами, сами.
Досадливо крякнувший начальник тюрьмы, прикидывая, чем обернется для него глупейший, в сущности, пассаж, процедил сквозь зубы тенью следующему за ним адъютанту:
