когда Фи об этом заговорила, еще два месяца назад, Поляков от ее слов просто отмахнулся. Почти семнадцать лет, прожитых в убежище, просто так со счетов не спишешь. Эти стены давно стали их домом, а дом всегда тяжело покидать, уходить в неизвестность. Даже когда мрачная беспросветная атмосфера, воцарившаяся внутри надежных ранее стен, теперь пожирает нервы своих жильцов, словно грибковая плесень – выброшенные на помойку объедки. Да и Павел Храмовой – глава бункера и старый друг Полякова, его не поймет. Не пойдет навстречу. Он давно уже запретил уход, понимая, что если люди начнут разбегаться, то убежище протянет недолго. С людьми и так сейчас дефицит. У Храмового имелась теория, что для любого поселения существует некая критическая масса, ниже которой люди начинают быстро деградировать, сначала морально, потом и физически. Зависит, конечно, от многих факторов – не только от количества, но и от «качества» людей, которых волею случая судьба свела вместе. К примеру, скопище отморозков, тех, которые живут лишь сегодняшним днем и удовлетворяют только низменные потребности, но не способны в момент смертельной опасности, рискуя жизнью, прийти на выручку товарищу, – такие выродятся раньше остальных. Исчезнут в бесконечном противостоянии с опасностями окружающего мира, особенно такого гибельного, каким этот мир стал сейчас. Именно это в первые годы после Катаклизма и произошло. Много было банд, зверствовавших на поверхности, выживавших в различных схронах и подвалах за счет мародерства и убийств, да где они сейчас? Канули в небытие. Растворились, словно вода в песке. Но если у человека хоть что-то есть за душой, хоть какие-то моральные и нравственные ориентиры, за которые стоит цепляться, – такой продержится дольше. Продержится и сплотит против общей беды тех, кто слабее духом, поможет выжить и им.
Именно таким лидером стал для них всех Храмовой. Но тем не менее убежище уже достигло критической черты – осталось всего полсотни человек из ста, с которых колония начиналась. Каждый год, словно слепая и безжалостная автоматная очередь, уносил нескольких человек в мир иной – от болезней, от случайных травм, да и просто от старости и тоскливой судьбы без будущего. А бывали и проступки, за которые некоторым индивидам жизнь приходилось укорачивать насильно. Отчаянные времена диктуют отчаянные меры. Прошлым летом двое мужчин попались на попытке удрать из колонии втихую, и Храмовой долго не колебался. Он ведь тоже уже не тот человек, каким был двадцать лет назад. Прагматик в нем давно сожрал идеалиста. Несчастным устроили показательную казнь – вывели в этот самый дворик и расстреляли возле забора.
Казнь всегда вершилась руками Грешника.
Кровавая работа давалась ему без особых нравственных угрызений. Это не он такой моральный урод, считал Сергей, а жизнь такая. Без железной дисциплины и суровых мер за нарушение общепринятых правил колония давно бы развалилась. А так – столько лет прожили лучше, чем нищеброды из метро. На полном самообеспечении. И только когда заметно
