что все не так, как говорили мы. Вы знаете такое слово – кадрить?
Ася засмеялась. Это ж надо!
– Знаю. Хорошее слово. Точное.
– Хорошее? – Соседка откалывала от блузки овальную янтарную брошь. – Я его не понимаю. Что это?
– Ну… Закидывать крючок… Заигрывать…
– Это понятно. Но какой там корень? Кадр?
– Пусть говорят, как хотят. Ничего ведь в этом нет плохого. Язык – организм живой.
– Организм… Язык – организм, – прошептала соседка. – Тоже не понимаю.
– Бросьте, – мягко сказала Ася, – дело ведь не в словах…
– В словах! В словах! – Соседка затрясла перед Асиным лицом полиэтиленовым мешочком. – Я вот вас спросила, что за шум в коридоре. Могли вы мне просто сказать, кто поскандалил или что разносят чай, а вы мне что говорите? Что не любите коллектив. Или это они вам сказали?
Ася видела, как большие глаза соседки наполняются слезами. И вдруг вся ее дорога, и этот тип в коридоре, и дама из соседнего купе, у которой есть вся техника, и эта соседка с мешочком и с набухшими от слез глазами, и она сама, вся неприбранная, уставшая, – все это показалось ей неправильной случайностью. Зачем она едет в Москву? Чем ей было плохо дома? Ведь было хорошо. Очень хорошо. У нее тоже все было. И даже в смысле техники. А она рванула по шву такую добротно сшитую жизнь. Она вспомнила, как провожали ее на вокзале. Шумно, бестолково, говорили, что она счастливая, что ей повезло, а Аркадий всех уверял, что не хочет в Москву. Его обнимали, утешали, но формально: никто не хотел верить, что ему действительно жалко бросать работу и что в Москве ему может быть хуже. Только Ася знала, что дело не в работе, а в том, что Аркашка не любит никаких перемен. Такой уж характер. Он любит темные рубашки, потому что они дольше носятся. Смешно, но, когда даешь ему все чистое и наглаженное, он все как следует изомнет, а потом только наденет. Пьет всегда из одной чашки, ходит только одной и той же улицей, выписывает уже тринадцать лет одни и те же издания. Человек-привычка. И не было у нее большего противника переезда, чем он. А ведь как она была красноречива! Он все выслушал и сказал, что она неэкономно тратит эмоции и слова, что она наговорила минимум «на три подвала» о пользе перемен. Но, увы, ни в чем его не убедила. У него тоже есть свои «три подвала» на противоположную тему, но если родина, то есть родная жена, скажет, что надо, он готов ехать куда угодно, хотя убежден, что счастье – понятие оседлое.
– Когда говорят «счастье дорог», – сказал тогда Аркадий, – это надо воспринимать как пропагандистский трюк… Ведь кому приходится много ездить, не должны чувствовать себя обделенными.
– Ты это серьезно? – возмутилась Ася. – Журналисты, геологи, монтажники, моряки, по-твоему, ненормальные?
– Я деликатен, – сказал Аркадий. – Но если совсем честно, то у них не все дома… Ты не обижайся, я тебя все равно люблю… Ненормальные, они чем хороши? С ними не соскучишься.
И он произнес своих «три подвала». Мужчина второй
