ребёнок – несостоятельность.
Двое детей – минимум.
Три ребёнка – ладно.
Четверо – рассеянность или первые три – одного пола.
Пятеро детей – растерянность.
Шесть – побойтесь Бога!
Семь – ни себе, ни вам!
Восемь – сам помни имя своё.
Девять – «Дети, воспитательница повесилась. Я ваша мама!»
– А десять?
– Десять детей – не бывает, потому что это уже не отдельные дети, а подрод одного вида!
– А одиннадцать?
– Пора топить гинеколога, кастрировать аккушерку и ставить спираль обществу!
– Нет, я понимаю! Но отчего именно такие стили-то?
– Отчего? А что – отчего! Все стили плавания взяты из эпоса издревле плавающих народов эпохи полиомиелита. Народы верили и поклонялись всяким силам. Так, в воде всегда обитало водное чудовище, в небе – небное чудовище, в земле…
– Причём тут небо, земля и чудовище! Мы говорим о спортивном плавании.
– Правильно! Вот представьте все: баттерфляй. Представили? Человек всеми силами выпрыгивает из воды, пытаясь оттолкнуть тянущее за ноги чудовище. Но попытки тщетны! Тот, кто в воде – сильнее! Понаблюдайте. Брасс. Человек постоянно пытается нырнуть и подсмотреть: что там, на дне? Но чудовище даёт ему пинка и ныряльщик, широко раскрыв рот на взлёте, снова падает, пытаясь заглянуть под воду. Вольный кроль – бег по воде локтями. Чудовище отпускает человека, даёт волю, засекает до десяти и неторопливо догоняет. Тут бы и ноги помогли, только нет под ногами опоры, одна вода. А на спине. Заметили? Этот стиль вызывает в движениях плавуна некие неординарные потуги. Ладошки как-то наружу, неестественный повод плечами, ритмичные повороты таза, с придыханиями… Видимо, чудовищу нравилось находиться сзади снизу…
…Когда зажёвывало очередную кассету, слышно звучала гитара вместе с песней про очередной ёжик резиновый, колышек осиновый, с дырочкой в правом боку… Потом в перерывах, пока Дима, муж Гали, перекручивал магнитофон назад, прорывались отголоски всяких любимых мелодий, с искажениями невдумчивости в пол оборота, типа:
«Он наестся Петербургом.
Он оправится Москвой.
Александра, Александра
Что там трется между нами?..»
Если музыка заигрывала снова, все привычно окунались в крик всеобщего неслышанья и громкого переспрашивания. Люди поближе тянулись от друга ко другу и вместе ощущали восторг настроения. Праздник извне был сейчас внутри каждого. Несказанно радовал, радовал и радовать не переставал! …Пока, в какое-то только им известное сеечасье, времена суток медленными, неожиданными скачками не приблизили безысходность будущего ухода в следующие дни и вынудили, хотя и нехотя, запрощаться в сторону дома.
…Бедный израненный пятый этаж держался, всё же, живее, совсем убитого четвёртого! «Лучше жить на двадцать восьмом с лифтом», – тосковал ОН, взбираясь, взбираясь, взбираясь и насвистывая басню Крылова. Передыхая
