– особенно когда он оставался наедине с собой – уже сто лет в обед как не щекотала его. Конечно, он переболел всей нуворишеской холерой, его кочевряжило золотыми «картье», кашемирами и хьюмидорами, но на самом деле он от души обожал пельмешки и докторскую на бородинском, ледяную водочку вприкуску с пронзительным малахитовым малосольным огурчиком. Он прилежно терпел, отхвалившись перед собой же всем этим «лакжери», всякими «итэлиэн куччина» и «джапониз фуд», и теперь был рад честно отужинать в простецком месте за столиком с бумажной скатертью и фужерами из ближайшей скобяной лавки.
Нора заказала королевские креветки в мандариновом соусе, жасминовый чай и курила одну сигарету за другой.
Он – утку, сладкую говядину и анисовую водку.
Достал телефон, клацнул клавишами: постучался в окошечко. Ну, поглядим…
А тебе не кажется, что это варварская забава? За деньги подглядывать в замочную скважину или чужое окно?
Да ну? – деланно изумился он. А ты хотела бы, чтобы я деньги заплатил и не попользовался? То есть выступил бы как меценат?
Ответ не нашелся.
Он открыл фото.
Чья-то комната, просторная, с белыми стенами, каким-то плакатом на стене. Цветы в большой стеклянной кружке.
Рита – портрет, портрет, портрет. Смеется, худенькая, в тельняшке или полосатой майке.
Профиль на фоне окна. Радостный, светящийся.
В обнимку с серым котенком.
Мелодично дзынькнув, пришла весточка.
Распечатал.
«Норка, прости меня, я совсем дуреха, честное слово. Сама не подумала, что сказала. Целую тебя, отдыхай и ни с кем не ссорься. Оч – ску – Ри».
Чистенько, но бедненько.
Я обязана слушать твои комментарии?
Глотнул водки со льдом.
Безо льда.
Слушай, Норка, а давай напьемся, отпуск же?
Фамильярное, но, по сути, неплохое предложение, – согласилась она.
Что, мамочка, что? – раздраженно шипела она в трубку, пока он ювелирно наполнял крошечные стопки ледяной водкой, – да, мамочка, мы долетели, все в порядке, я звонила вам, но было выключено, нет, мамочка, не надо так говорить, ты же знаешь, что я стала набирать вас, как только мы сели. Как папа, как себя чувствует папа?
Она говорила, желчно повторяя одни и те же фразы, долго – он знал, что она будет говорить минут десять, постоянно повышая градус раздражения и показного раскаяния, и поэтому даже не ерзал от нетерпения, он не ерзал от нетерпения во время таких разговоров, разражавшихся всегда в неподходящий момент. В этом их смысл – уже давно постановил он. Что-то же должно быть некстати? Он решил сделать вид, что ничего не произошло. Она решила не давать ему возможности быть великодушнее и сама сделала вид, что ничего не произошло.
Принесли утку, сливовую бурую подливу в белой розетке, ломтики зеленых овощей, рисовые, белые, как бумага, блины. Она затягивалась густым сигаретным дымом, смотрела на него глазами, которые
