ак он украдкой проберется к дереву.
Походы к дереву и последние три чувственные, но не лишенные напускной скромности ночи любовной игры в ее спальне – все это началось неделю назад в этом самом доме во время беседы на балу в честь помолвки леди Абигейл и герцога Фоконбриджа.
Их представили друг другу, между ними мгновенно пробежала искра, разговор был совсем коротким: каждое слово как тайный нескромный намек. С самого начала Йен был в восторге: ее пышная, холеная красота, притворная невинность, скрывающая восхитительную распущенность, и приятно холодящее чувство опасности, ведь она была невестой Александра Монкриффа, герцога Фоконбриджа, который, по слухам, десять лет назад отравил свою первую жену (конечно, ничего не было доказано, не выдвинуто никаких официальных обвинений, однако в свете не могли позволить угаснуть столь пикантной сплетне). Герцог участвовал во множестве дуэлей. По крайней мере так говорили. Это был хладнокровный, элегантный, необычайно богатый человек. Он играл в карты, вкладывал деньги в различные предприятия и никогда не оставался в проигрыше. Перейти ему дорогу мог только безумец.
Так рассказывали сплетники.
Прежде чем покинуть бальный зал, леди Абигейл легонько ударила Йена веером по руке и многозначительно заметила, что прямо перед окном ее спальни растет дуб.
На этот дуб Йен обратил внимание, когда братья прибыли на бал. Он сразу успел оценить его с предприимчивостью, свойственной всей мужской половине семейства Эверси: мощный ствол заговорщически прислонился к красной кирпичной стене дома, а крепкие ветви, растущие невысоко над землей, позволяли взрослому мужчине легко взобраться наверх, не повредив жизненно важных частей тела. Но прекраснее всего была ветка, вытянутая в сторону желанного окна, словно нарочно, Йен сказал бы «настойчиво».
Тогда еще он подумал, кому принадлежит эта спальня.
Неудивительно, что леди Абигейл и Йен понимали друг друга с полуслова.
«Возможно, я увижу вас завтра после полуночи», – сказала она.
Было вовсе не обязательно добавлять слово «возможно».
Три ночи подряд Йен совершал путешествие от своего убежища у фонтана к ее постели. За эти три ночи, начавшиеся с поцелуя, ему почти удалось раздеть Абигейл. Сегодня она обещала ждать его в спальне совершенно обнаженной и желала, чтобы и он сразу последовал ее примеру.
Сердце Йена бешено билось, когда он подпрыгнул и схватился за нижнюю ветку, вскарабкался по стволу к той, что вела прямо к окну, и повис. Абигейл приоткрыла окно на пару дюймов. Йен поддел пальцами и аккуратно поднял старую раму, потому что накануне, слишком резво ухватившись за нее, всадил себе занозу. Затем он перекинул ноги через подоконник и соскользнул вниз.
Йен сорвал с себя одежду с такой прытью, словно его атаковали муравьи.
Опершись рукой о столик у окна, он скинул ботинки, а затем аккуратно поставил их на ковер. Пальцы его так и летали по пуговицам, избавляясь от сюртука, рубашки, брюк. Йен свернул одежду и положил рядом с кроватью.
Боже правый! Как же прекрасно все шло, начиная с мучительного ожидания на корточках в засаде и заканчивая деревом и занозой. Каждый звук, каждое ощущение распаляли его желание. Все это стало теперь таким знакомым и чувственным, превратилось в часть игры: шорох простыней, когда он скользнул под одеяло к Абигейл, сладостное прикосновение к ее шелковистой и прохладной коже, слабый аромат лаванды, который она источала, первое легкое касание кончиками пальцев теплой, ожидавшей его в постели женщины, похожей сейчас на тень, но в чью душистую и мягкую плоть он погрузится совсем скоро, как она и обещала ему, ее одобрительный возглас… и легко узнаваемый зловещий щелчок взводимого курка…
Не может быть!
Это уже что-то новое.
Йен и Абигейл поспешно отодвинулись друг от друга и сели теперь совершенно прямо. Сердце Йена выскакивало из груди, и он пытался найти свой револьвер, но тщетно, ведь он был раздет, а оружие положил в ботинок. Он осторожно поставил босую ногу на пол, готовясь броситься в окно или на владельца револьвера. Его глаза старались что-либо разглядеть в темноте.
– Не двигаться!
Голос был приглушенным, мрачным, и в нем слышалась чуть заметная угроза.
Пресвятая Дева! Как будто с ним заговорила сама ночь.
Йен не был трусом, но крошечные волоски у него на шее сзади и на руках встали дыбом, когда из кресла в углу поднялась прежде незримая тень, становясь все выше и выше, и двинулась прямо на них.
Конечно, это был не призрак, а человек, специально облачившийся в темную одежду. Так удобнее спрятаться, напасть, заманить в западню.
Испуганная Абигейл шумно дышала.
Мужчина подошел к постели легкой походкой крадущегося леопарда. Отблески
