встречу. – Я не отрываю глаз от ковра, пытаясь отогнать чувство вины. – Я не виновата в том, что ты чего-то испугался. Я не беззащитная двухлетка, знаешь ли. Так что перестань волноваться. Сосредоточься на своих клиентах и на своей краснеющей невесте… Я в порядке. Всё у меня отлично!
– Я знаю, что ты не в порядке, – ровным голосом говорит он. – Слушания приближаются, и я знаю, что ты чертовски испугана, так же, как и я. Так что не вешай мне лапшу на уши, Оливия. Тебе шестнадцать, и пусть ты думаешь, что этого достаточно, чтобы считать себя старой и мудрой, ты все равно моя дочка, – говорит он. Убирает носовой платок в карман, его взгляд смягчается. – Для меня ты всегда важнее любого клиента. Ты это знаешь, правда?
Я киваю. «Знаю». Но, по правде говоря, не знаю. По крайней мере, в последнее время.
Он уже направляется к двери, останавливается, потом поворачивается ко мне.
– Между прочим, а с кем ты говорила?
Я недоуменно смотрю на него, и он добавляет:
– Только что. Перед тем, как я вошел.
– С Райной, – быстро отвечаю я, кося глазом на коробки с мамиными вещами, которые стоят на ковре. Папа их не упомянул. И хорошо. – Общались по скайпу.
Он качает головой, его взгляд говорит: «Я знаю, что ты врешь, и этим еще больше разочаровываешь меня».
– Я знаю, к чему ты стремишься. – Он вздыхает. – И ничего у тебя не получится.
Папа, вероятно, думает, что я каким-то образом пытаюсь расстроить его свадьбу с Хитер. Но я отказалась от этих попыток, как только узнала, что они обручились. Он уже слишком глубоко увяз в этой трясине.
Папа закрывает за собой дверь моей комнаты с легким стуком. Рефлекторно я хватаю с кровати подушку и швыряю в закрытую дверь. Она мягко падает на пол. Я усаживаюсь рядом с мамиными коробками, подтягиваю колени к груди. Беру карамельку из маминой секретной шкатулки для сладостей. Бедный папа. Бывшая жена сумасшедшая, а теперь еще и дочь ку-ку.
Но… если Штерн реальный, если он прав, тогда есть шанс, что я не чокнутая. Тогда я в шоколаде. В здравом уме… по крайней мере, пока.
Каждый год на мой день рождения мама проводила не один час, готовя мне торт, пробуя новые рецепты, новые комбинации. Она помешивала глазурь в большой керамической миске, звала меня: «Подойди сюда, Лив. Скажи, что нужно добавить», – и давала попробовать с серебряной ложки с длинной ручкой. Красила глазурь в розовый цвет свекольным соком или в сапфировый – черничным, а потом поливала ею многочисленные пики и долины.
И я знаю: если есть даже малейший шанс, что Штерн говорит правду, я его выслушаю, помогу, сделаю все возможное и невозможное.
На секунду я приваливаюсь к краю кровати, стараясь понять, что же мне делать. На потолке вижу маму, улыбающуюся мне из глубин белого океана.
«Пусть он будет настоящим».
Паника змеей заползает в грудь, и я выпрямляюсь. Если он не настоящий, если так все начинается…
