откормленного теленка, потому что принял его здоровым. Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его.
Но он сказал в ответ отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими, а когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка. Он же сказал ему: сын мой! ты всегда со мною, и все мое – твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил; пропадал и нашелся.
В этой притче отец олицетворяет Отца Небесного – Бога. Сыновья – люди – дети одного Отца, то есть все грешное человечество. Младший сын согрешил тем, что не пожелал служить отцу, покинул дом и, унеся с собою все имущество, данное отцом, решил жить по своей воле, то есть эгоистической «независимой» жизнью. Но вскоре, промотав все добро, полученное в родном доме, не живя по заповедям отца, он внезапно оказался в ужасном положении – голодный, холодный, униженный, без всякой нравственной и духовной поддержки, одинокий, сам себя отлучивший от любви отчего дома, умирающий физически и духовно.
С другой стороны, старший сын, хотя и оставался все время жить и работать в доме отца, но духовно все же был далек от него.
Не любя и не жалея брата, он, по-видимому, оторвался и от единения с отцом (1 Ин. 3, 10). Он роптал на отца и осуждал его за любовь и милосердие, оказанное возвратившемуся блудному сыну. Он даже не захотел назвать своего младшего брата – братом, а сказал про него отцу: этот сын твой, расточивший имение с блудницами…
Укоряя отца в несправедливости, он отказался войти в дом отца, чтобы встретиться с братом и порадоваться его спасению.
Но невзирая на несомненную греховность обоих своих сыновей, их безнравственность, нелюбовность, грубость и тому подобное, отец все же звал их обоих и раскрывал им свои объятия.
Когда младший сын, жалкий, ободранный и голодный, робко приближался к дому отца, то, увидев его еще издалека, отец сжалился над ним, побежал ему навстречу, бросился ему на шею и нежно целовал его без упреков. И когда такая любовь потрясла душу блудного сына, он воскликнул: Отче, я согрешил перед Небом и пред тобою и уже недостоин называться твоим сыном…
А отец тогда проявил новую щедрость любви, милосердия и прощения. Он приказал рабам принести для сына лучшую одежду, новую обувь и, как наследнику, а не рабу (хотя сын не имел уже права наследовать), приказал надеть перстень на руку его. А затем, в честь покаявшегося сына, устроил радостный пир с пением, ликованием и обильным угощением гостей.
К старшему сыну, когда тот возвращался с поля, отец тоже вышел навстречу, он не упрекал сына за суровость, а нежно просил разделить с ним семейную радость – возвращение младшего брата: Сын мой, ты всегда со мной и все мое – твое. Отец ласково прощал и того, кто сам прощать не научился…
Неизвестно, дошел ли до сердца старшего сына зов отца, явился ли он в дом на пир радости и любви. Но младший
