подругу Василиса.
Люся позвонила, вычурная калитка отворилась, и перед подругами возникла молодая, строгая на вид женщина.
– Вы к кому? – почти не двигая губами, спросила она.
– Мы к Львову. Журнал «Золотое наследие», – попробовала так же не разжимать рта Василиса.
– Вы к Остапу Исаевичу записаны? – не меняя интонации, вновь поинтересовалась молодая особа.
– Это Остап Исаевич у нас записан! – обнаглела Василиса и, плюнув на правила приличия, промаршировала во двор, отодвинув плечом особу, задававшую слишком много вопросов. Люся потрусила следом, согнувшись в три погибели. Идти к Львову ей не хотелось совсем.
Девушка даже не успела спросить у «журналисток» документы. Она, как бы спохватившись, что осталось в хвосте процессии, важно вздернула голову и вырвалась вперед, указывая посетительницам дорогу.
Дом у Львова был шикарный. Конечно, подруги не могли увидеть все комнаты, но и те, через которые они прошествовали, поражали необычностью и роскошью. Правда, в жилище художника почему-то вовсе не наблюдалось картин, но зато на каждом шагу торчали огромные статуи девушек, молодых людей, зверей и прочей нечисти.
Самого Львова они нашли в огромной каминной. Он сидел прямо на полу, а перед ним возвышались различные бутылки. В шаге от вдовца расположились два огромных пятнистых дога, тщательно делавших вид, что спят.
– Странно, как это нас к нему допустили? Человек в таком состоянии… – прошептала Люся, но Василиса грубо одернула ее, и та примолкла.
– Остап Исаевич. К вам дамы из «Золотого наследия», – почтительно объявила провожатая и неслышно удалилась.
Подруги остались с художником наедине. Конечно, если не брать в расчет собак. Остап Исаевич, похоже, даже не замечал их присутствия, так же смотрел на огонь и потягивал из круглого бокала красное вино.
– Ну? – спросил наконец хозяин, не поворачивая головы. – Чего пришли? Падалью запахло? Решили жареных фактов в газетенку тиснуть? Будто бы из первых рук?
– Если вам очень больно, мы можем поговорить позже, – тут же повернулась к выходу Люся, но Василиса рванула ее назад, схватив за подол с таким остервенением, что та едва устояла на скользком паркете. У спящих собак уши немедленно вскочили домиком, однако глаза не открылись.
– Понимаете, у нас такая работа, – печально проговорила Василиса, не выпуская подол Люсиного платья.
Подол задрался неприлично высоко, и Людмила Ефимовна начала переминаться с ноги на ногу от стеснения. Ей очень захотелось прижаться вон к той скульптурной композиции, которая наверняка называлась «Девушка с кошелкой», чтобы не мозолить глаза несчастному художнику.
– Нет! Не понимаю! – взорвался Остап Исаевич. – Не понимаю, что это за работа такая, влезать человеку в душу в сапогах. Я не знаю такой работы!
– Ага… мы попозже… – снова пробормотала Люся и вырвала наконец свое платье из цепкой руки подруги.
Ее
