признаков, что он скрылся в ту сторону, нет, сэр, – доложил один из них. – Вроде бы нигде не поломаны сухие ветки. Но ручаться трудно. Дождя не было несколько дней. Совсем сухая почва.
– Осмотрите с той стороны забор и дорогу на этом участке, – распорядился лейтенант, – нет ли следов стоявшего автомобиля.
Он дал знак забирать тело и тут же увидел в дверях служебного входа трех человек в белых с голубизной медицинских халатах. И сразу стало понятно – кто из них главный.
– Доктор Митчелл, – представился ему только один из них. Среднего возраста мужчина с хорошим загаром, тонкой жесткой щеточкой усов и элегантными и вместе с тем строгими очками, которые сами по себе заслуживали профессорского звания.
– Мы не вправе препятствовать работе полиции, лейтенант, но я надеюсь, вы понимаете специфику нашего заведения? – отчетливо выговаривая каждое слово, произнес он. – Наши пациенты люди особенные, и пока ни о чем не знают. Нужно, чтоб так оно и было.
– Конечно, доктор, мы уже уезжаем. Но некоторых ваших сотрудников должны будем вызвать к себе в управление, – Блейк махнул всем рукой, приказывая отправляться. – Скажите, а много у вас сейчас пациентов?
– Семнадцать.
Лейтенант пожал протянутую ему на прощание руку:
– Совершенно не исключено, что я нанесу вам еще личный визит. Тихий, разумеется.
– Ты знал что-нибудь, Макс, раньше об этом хосписе? – Они выехали за ворота, и Блейк только теперь обратил внимание на яркое голубое небо без единого облачка.
– Знал, что там умирают люди.
– А как они там умирают?
– Как все, наверно.
– А все как? М-м? Да оставь ты в покое свои волосы!
– Это вам, патрон, они покоя не дают. Ну, я не знаю как.
– Я слышал, сэр, что люди платят за это порядочные деньги, – вмешался водитель.
– Я тоже об этом слышал, ребята. Но вот, за что именно они платят деньги?
Блейк снова посмотрел на пронзительно синее небо.
Небо над их головами.
Теперь снова в ее квартире появился рояль. Не в той ее старой, а здесь – в новом доме, где она уже два года живет со своим мужем. Рояль миссис Нордау. Красновато-коричневый, с белыми крапинами и разводами под ослепительно блестящим лаком. Мраморный рояль, как назвала его Марша, когда в первый раз пришла в дом своей учительницы. И это имя прилипло с тех пор к роялю. Так, что и миссис Нордау, и Генри стали так его называть. А позже Марша даже прочла надпись под фотографией в одном из светских журналов: «Знаменитая пианистка Нордау за своим мраморным инструментом». И он также весело сиял, как здесь сейчас, в ее доме.
Теперь он должен молчать. Всегда. И никто не посмеет поднять над клавишами крышку.
Когда несколько дней назад рояль привезли в их дом, муж сказал ей, что очень хочет увидеть ее за инструментом, и она впервые за эти два года закричала. Нет, кажется, впервые в жизни.
