эти звуки идут от кормы. Я даже заглянул в люк машинного отделения.
Нигде ничего, и Норман решил, что просто показалось.
Пришла мысль покататься на глиссере.
Катался, купался… поставил над глиссером тент и задремал под ним.
Прошло в общей сложности часа три.
Солнце уже двинулось к горизонту. Норман еще раз искупался и возвратился на яхту.
Поднял на корму глиссер, с кормового конца не видны срединные части бортов.
Прошел в каюту переодеться. Потом в главный салон, где никого не было.
Поднялся из него на правый солнечный борт…
Страшными были не тела людей. А кровь.
Он вдруг перестал слышать. Говорил сам себе, потому что помнит, как двигались губы, но не слышал, ни снаружи, ни изнутри.
– Почему вы не пошли сразу к острову?
– Рулевое управление вышло из строя.
– Мистер Грей, оно не вышло из строя. Когда прибыл наш пограничный корабль и яхту повели в порт, рулевое управление нормально работало.
Еще казалось, что кто-то все время подбирается к рубке. С правого борта, где трупы.
Нет, он не сошел тогда с ума, хотя было близко. Руль не работал, и кто-то подбирался к рубке. Задрожала захлопнутая им дверка, словно ее пытаются отодрать с той стороны. И в этот момент Норман увидел судно, он не запомнил, какое именно. И выскочил с ракетницей на другой борт.
– Протокол на подпись вам принесут в камеру.
– Вы не дадите мне аспирин?
Офицер посмотрел на него… в глазах прочиталось презрение. Но мелькнуло что-то еще.
Он повернулся в кресле к настенному шкафу у себя за спиной и открыл одну из дверок. Забулькало. Через несколько секунд перед Норманом оказался стаканчик с ромом.
Опять, когда провели через пять или шесть помещений, Норман испытал бессмысленное желание рассмотреть идиотский портрет. Потом пошли каменные коридоры – куда-то вниз, куда-то вверх. Сколько этим каменным сводам лет? Четыреста, пятьсот?
Камера оказалась подстать коридорам. Наверное, если бы написать о судьбах людей, здесь когда-то сидевших, получится не один десяток томов.
Здесь, когда захлопнулась железная дверь, Норман оценил поступок туземного офицера – все внутри согрелось и успокоилось. По крайней мере, теперь он вполне контролирует себя и может соображать.
Норман оглядел камеру: два деревянных лежака, приставленных к стенкам, такой же грубый досочный столик посередине у изголовий, над ним окно, продольно забранное железными прутьями. А справа от двери унитаз. Грязно-серого цвета. Менее старый, чем эти стены, но лет сто ему, точно, есть.
«Попал, – бодро произнес голос внутри, – будет, что рассказать».
Однако вслед ему грубая, как прутья в квадратном проеме, явилась мысль: здесь умирали люди.
Да, это заведение не предполагает чего-то другого.
Хотя
