дома. Фред перелез через корзиночку с картофелем на другой конец стола.
– О, это всего лишь Фред, – с облегчением вздохнула мама.
– Я взяла его с собой покормить, – защищаясь, пролепетала Шарлотта.
Подняв корзиночку с картофелем, чтобы Шарлотта могла увидеть Фреда, мама сказала:
– Милая, он ведь задохнется, сидя целый день у тебя в кармане.
– Не целый день. – Шарлотта взяла Фреда и посадила в карман. – Я посадила его туда только перед выездом в ресторан.
– Какая еще живность у тебя с собой?
– Только Фред.
– А Боб? – поинтересовалась мама.
– У-у-у, – произнесла Эми, состроив гримаску Шарлотте. – У тебя в кармане Боб? Я терпеть его не могу.
Боб был медлительным черным жуком размером с половину папиного большого пальца, с синими отметинами на щитке. Дома она держала его в большой банке, но иногда вытаскивала оттуда и любила наблюдать, как он старательно ползет по столу, и даже позволяла поползать по своей руке.
– Я бы никогда не принесла в ресторан Боба, – заверила их Шарлотта.
– Было бы хорошо, если бы ты и Фреда оставляла дома, – сказала мама.
– Хорошо, мама, – ответила Шарлотта, смутившись.
– Она дуреха, – подсказала маме Эмили.
– Не дурней той, что пользуется жареным картофелем как конструктором «Лего», – ответила Эмили мама.
– Это искусство. – Эмили постоянно занималась искусством. Иногда она вела себя странно и непонятно, даже для семилетней девочки. Папа называл ее «перевоплощенным Пикассо».
– Занимаешься искусством? – спросила мама. – Ты делаешь из своей еды натюрморт. Что же ты собираешься есть? Не картину ли?
– Может быть, и картину. Картину с нарисованным на ней шоколадным тортом.
Шарлотта наглухо застегнула «молнию» на кармане своей куртки, и Фред сделался ее пленником.
– Вымой руки, прежде чем продолжать есть, – сказал папа.
– Зачем? – спросила Шарлотта.
– Кого ты только что держала в руках?
– Ты имеешь в виду Фреда? Но ведь Фред чистый!
– Я сказал, вымой руки.
Придирчивость отца напомнила Шарлотте, что в последнее время он стал не похож на себя. Он редко бывал резок с ней или с Эм. Шарлотта подчинилась, но не из боязни, что он ее отшлепает или накричит на нее, а потому, что для нее было важно не расстраивать его и маму. Она помнила ни с чем не сравнимое прекрасное чувство, когда она получала хорошие оценки или удачно играла на фортепиано. Тогда он гордились ею. И не было ничего хуже того, когда она, набедокурив, замечала печаль и разочарование в глазах родителей, даже если они не наказывали ее и не выговаривали ей за это.
Резкий тон отца заставил Шарлотту направиться прямо в дамский туалет. По пути она изо всех сил сдерживала
