Куда же он подевался? В тайге, я тебе скажу, ответ прост: утащили медведи! Силушки-то им девать некуда… А серьезно, – Иван приблизился к сыну, и теплая улыбка играла у него на лице, – вот главный тебе сюрприз. Работяги смонтировали гидравлику. Сделали последнее, значит, чего должны. Распили выставленный им ящик, и теперь уже не появятся. Чужая нога не ступит отныне на эту землю! Ты, я и твоя Марина… с сегодняшнего дня мы – цари!
Старик заглядывал в глаза сына, явно ожидая увидеть в них отражение своей радости.
Лицо Владимира оставалось растерянным.
И даже, оно напоминало теперь лицо человека, которому обнаруживается обман.
– Гидравлика… – бормотал Серый младший. – Причем гидравлика?..
– Как причем? – старик обрадовался пояснить странное недоумение в глазах сына, тревожащее его душу, не знанием о технических подробностях, и он с охотою их выкладывал. – Гидравлика опускает площадку посреди крыши башни, на которую приземляется вертолет. Затем работает выдвижная крышка – четырехстворчатая, смыкающаяся герметично – и вертолет оказывается упакован в непроницаемый для дождя ангар. А если надо взлететь, проделываешь все в обратном порядке. Сервомоторами управляешь с пульта, прямо сидя в кабине. Ну… как тебе это все?
Владимир слушал отца, и на губах его постепенно складывалось улыбка.
Спокойная.
Но такая, которую едва ли можно было бы назвать радостной. Я постоянно вижу его с этой улыбкой на фотографиях в поп-журналах, отметил про себя (если только я не ошибся, ведь было до них далеко) Иван.
Владимир проговорил:
– Я думал, мы строим храм.
– …храм? – старик замер, непроизвольно отступив от сына на шаг. И трубка, только что крепко сжатая в пальцах его руки, качнулась и упала в траву. Теперь уже на лице Ивана проступало растерянное, недоумевающее выражение.
Но вот его кустистые брови сомкнулись у переносицы. И обозначились резче морщины на загорелом лбу.
– Вот что… Давай-ка мы с тобой, Володя, хорошо побеседуем.
По-видимому, отец и сын вкладывали особый смысл в эту фразу. Наверное, подразумевалась и не просто беседа, а некий установившийся ритуал, который позволял открыть душу, достичь взаимного пониманья в особых и сложных случаях. Оба одновременно повернулись и пошли в направлении, где находился вход в башню.
О трубке старик забыл. Она так и осталась лежать в траве. Уверен, что она на том месте, куда упала, и до сих пор. Хотя ее теперь невозможно увидеть, конечно, потому что бурьян разросся и скрыл ее.
Они поднялись по винтовой лестнице, которая была устроена около стены башни. Впереди отец, за ним сын. Стена не создавала препятствий моему взору, потому что она была выложена из местного, моего камня. И только скрепляющая камни между собою смесь, в которую добавлено было что-то, привезенное издали, не становилась прозрачной по требованию моей воли. И вот,
