себя разбитым. Голова ясная, сосредоточенная. Я взглянул в лицо смерти, а чувствовал себя прекрасно. А потом, слушай, знаешь, что было? Прохожу я мимо флага, ну, на главной башне, помнишь? Флаг развевался, потому что в тот день был ветер, и тут я… не знаю, как сказать. Я чувствовал, как развевается флаг, понятно? Не в том смысле, что я увидел флаг. Я это и правда чувствовал. Я был и ветром, и флагом.
– Ты был ветром?
Ди Сальво снимает руку с его плеч.
– Ты думаешь, я несу чушь, как какой-нибудь дебильный хиппи?
– Да нет, я так не думаю, – говорит Йетри, хотя он уже ничего не понимает.
– В общем, не то чтобы мне было весело или грустно. Это все… детали. А не полная картина. А я чувствовал все, все сразу. Флаг, ветер – все.
– А при чем тут статуя и смерть?
– Очень даже при чем. – Ди Сальво почесывает бородку. – Ты так на меня смотришь, будто я несу чушь, как какой-то дебильный хиппи.
– Да нет, рассказывай!
– Я закончил. Вот что произошло, понимаешь? Внутри меня что-то открылось.
– Откровение, – говорит Йетри.
– Ну, не знаю, откровение или нет.
– Думаю, откровение.
– Говорю тебе, я не знаю, что это за чертовщина. Что было, то было. Я просто пытаюсь тебе объяснить, что у Абиба трава другая. Чувствуешь себя другим. Чувствуешь все вокруг. – Внезапно он мрачнеет. – Ну что, пойдешь со мной?
Йетри не очень интересует наркота, но разочаровывать приятеля не хочется.
– Наверное.
Тем временем афганцы уже сложили коврики и вновь принялись за работу. Друг с другом они почти не разговаривают, а когда разговаривают, Йетри кажется, что они ссорятся. Он глядит на часы: без двадцати час. Если поторопиться, может, удастся не стоять в очереди в столовую.
Когда через три дня настает время высунуть нос с базы, Йетри не берут.
– Сегодня съездим оглядимся, – говорит Рене утром, – со мной идут Чедерна, Кампорези, Пеконе и Торсу.
Все смотрят, как названные солдаты одеваются, стоя у раскладушек. Церемонно, словно античные герои, хотя им предстоит обычный патрульный выезд на деревенский базар.
Чедерна задирает нос больше других, правда, он и умеет больше. Будь в третьем взводе роты “Чарли” Ахилл, это был бы Чедерна – неслучайно на спине, чуть выше пояса, у него даже вытатуирована первая строка “Илиады”. Написано по-гречески, татуировщик почти без ошибок скопировал текст из лицейского учебника Аньезе – лежа в постели, Чедерна часто просит, чтобы ему этот стих читали снова и снова.
В штанах и футболке он вырастает у койки Митрано, который уже понял, что его ждет, и теперь нехотя поднимается, во взгляде сквозит тоска.
– У твоих родителей есть еще дети?
– Так точно, синьор!
– Наверняка они жалеют, что произвели тебя на свет! Ты такой урод, что мог бы стать шедевром современного искусства! Как тебя зовут, толстяк?
– Винченцо
