все же попытался наскоро посчитать в уме: «осень, минус девять: получается зима…».
Это где же он тогда был? Мог – в Москве. А мог – и в дороге. Стараниями царскими о прошлом годе поноситься по городам и весям пришлось изрядно. Но зиму, вроде бы, он пару раз застиг здесь… Или нет?
Знать бы заранее – хоть метку бы какую в бумагах поставил!
Варя уже забралась в платье и завязывала платок.
– Подожди! – отбросил одеяло он. – С тобой хочу сходить. Хоть гляну, кто от меня первую любовь отнимает.
Варя вздрогнула, резко повернула к нему голову… И промолчала. Жизнь успела научить ее и смирению, и разумности, и фатализму. Теперь она даже не пыталась намекнуть на то, кто именно является отцом ребенка. Приказчица хорошо понимала, что родовитый князь никогда не признает своей связи с холопкой. И не получится ничего хорошего, если раздувать конфликт там, где проросли семена искреннего чувства.
– Коли интересно, пойдем. Мальчик уродился крепким.
Андрей натянул шаровары, влез в рубашку, опоясался – чисто по привычке, без недобрых мыслей. Нагоняя стремительную Варвару, спустился на первый этаж и вскоре оказался в небольшой комнатенке, зажатой между кухней и печью княжьих покоев. Здесь, у бревенчатой стены, разгораживающей помещения, и покачивалась подвешенная к потолку плетеная колыбелька. Чуть дальше, под темным окном, стоял узкий топчан с соломенным тюфяком.
– Ты б его еще в чулане спрятала! – полушепотом попрекнул Андрей. – Нечто во всем дворце места поприличнее не нашлось?
– Ты, боярин, может, и князь, – насмешливо хмыкнула Варя, – а все едино мужик бестолковый. На кой ляд ему твои горницы расписные, коли самое теплое и уютное место завсегда здесь, где от кухни тепло, а от печи не жарко? Далеко печь, в трех шагах. Даже когда топишь, все едино не жарит.
– Тепла тут много, а свежего воздуха нет, – парировал Андрей. – Дыра-то над постелью, небось, вовсе не открывается.
– Свежий воздух летом хорош… – начала отвечать приказчица, но князь отвлекся на румяные щеки крепыша, что посапывал в колыбели, и на его плотно сжатые розовые кулачки, высунутые из-под одеяльца.
– Как назвала? – спросил он, склоняясь над ребенком c глупой незваной улыбкой.
– В монахинях не бывала, святцев не помню, – ответила Варя. – Крестить стану – скажут.
– Меня крестным отцом позови, – твердо приказал Андрей, толком еще не успев понять своего отношения к младенцу. Он не мог быть родителем безродного ребенка. Но стать его крестным князю не запрещали никакие законы и обычаи. Такая доброта знатных людей к потомкам простолюдинок встречалась сплошь и рядом.
– Андрей обидеться может… – неуверенно отказалась Варя.
– Не обидится. Я с ним поговорю, – шепотом пообещал Андрей, и осторожно, одними губами, коснулся лба ребенка. Отступил. – Постель, смотрю, одна. А где мальчишка-то спит?
– Сам сказываешь, дворец большой, – улыбнулась приказчица. – Теперь ступай,
