оброков всех на сей год освобождаю! Пусть лучше амбары мои пустыми останутся, но дети в домах православных сыты зимой этой будут!
Смерды от такого известия громко ахнул. Ближние кинулись целовать князю руки, дальние, прослезившись, крестились и читали молитвы. Облегчение от такой щедрости должна была испытать каждая семья, что обитала в княжестве, каждый дом и двор. И очень многих она избавляла от нужды запекать по весне горькую лебеду, корни лопухов и листья одуванчиков.
– Восславим князя нашего православного! – радостно провозгласил Пахом. – Помолимся за здравие его и долгие лета!
Батюшка на глазах скис, но, пусть и понурившись, молитву за княжеское здоровье вознес вместе со всеми прихожанами, хорошо поставленным голосом подсказывая правильные для такого случая слова. Закончив же, первым подошел к Андрею.
– Деяние твое мудрое и доброе, княже, – похвалил он Зверева, – однако же к исповеди ты уже третью неделю не подходишь.
– Да как-то нет в душе моей такой потребности, батюшка, – развел руками князь. – Я ведь намедни с Пахомом обитель Рождество-Богородицкую посетил на святом острове Коневце. В храме, самим преподобным Арсением поставленном, Господу нашему молитвы искренние вознес, там же образ святого Николая получил, в монастыре освященный, и с собой привез. На душе моей после сего паломничества тихо и благодатно стало. Не вижу как бы, в чем каяться…
Самым приятным во всей этой истории было то, что она являлась правдой от первого до последнего слова. После обряда у Конь-камня, когда князь с Пахомом вышли к берегу, то вместо струга они обнаружили лишь многометровые волны, яростно штурмующие обрыв. Догадавшись, что спастись от шторма корабельщики могли лишь с подветренной стороны, Андрей повернул к монастырю, в тихой бухте у которого и нашел своих холопов. А раз уж все равно они оказались в обители – то все вместе и службу в храме отстояли. Языческая душа ученика чародея не имела ничего против того, чтобы вознести молитву распятому богу. Ведь богов – много, и отказывать кому-то из них во внимании неправильно. Еще обидится, прогневается – чего же в этом хорошего? Помолиться во славу Христову – в этом ничего постыдного нет. Постыдно, коли при том от родовых богов отречешься – а Зверев такого предательства совершать не собирался. Посему князь и службу отстоял, и к причастию подошел, и на строительство обители серебра толику пожертвовал, приняв взамен образ без оклада, монахами тамошними с тщанием и молитвами написанный.
Князь вздохнул, сунул руку в поясную сумку и достал серебряный новгородский рубль, протянул слегка опешившему от такой отповеди попику:
– Вот, отец Ион, тебе на храм. Хочу, чтобы и ты по следу моему в обитель сплавал и для храма новый образ привез. А то уж больно скромно церковь моя выглядит.
Андрей намеренно сказал «моя», а не «наша», дабы батюшка вспомнил и то, кто именно строил здешний храм, кто привозил в него колокола и заказывал убранство.
