в темно-лиловом водовороте, слепла от внезапных магниевых вспышек. Прорываясь сквозь розовую пелену в действительность, она понимала, что там ее ждут только слезы, и вновь погружалась в разноцветное забытье.
– Настя, Настя-а-а, – тормошил кто-то ее. – Из милиции пришли-и-и…
Что-то непонятное, огромное, тяжелое, как каренинский паровоз, надвигалось на нее.
– …питан-тан-тан… ровякин-кин-кин… – отозвалось в голове шаманским бубном.
Настасья сжала виски пальцами.
– Я из уголовного розыска, – повторил Илья. – Капитан Здоровякин.
– Вы вполне соответствуете своей фамилии, – тихо сказал чей-то чужой, не Настасьин, голос. Она с трудом поймала капитана в фокус. В руке Настасья держала наполовину пустую бутылку вина. Илья сверху вниз смотрел на женщину. Ее кружевной пеньюар позволял принимать в нем посетителей только с условием, что посетители слепы, как новорожденные котята, или, по крайней мере, гомосексуалисты. Так как Илья обладал стопроцентным зрением и здоровыми инстинктами, то видеть женщину слегка завернутой в кусок прозрачной тряпки было для него не совсем удобно. Не помогало успешному расследованию убийства.
Красота Настасьи была очевидна и несомненна, хотя временно пострадала от потоков слез. Несчастные серые глаза, распухшие губы… Илья неожиданно почувствовал, как тонкая острая игла жалости мягко вошла в его сердце. Ему захотелось тыльной стороной ладони вытереть слезы с влажных щек Настасьи и чмокнуть бедняжку в нос, как заплаканного ребенка. Вместо этого он забрал у нее бутылку и подтолкнул в сторону кресла.
Сам Илья осторожно опустился на диван и прислушался. Обычно, когда он проделывал подобный нехитрый приемчик, следом раздавался жуткий вопль и из-под Ильи с барахтаньем выползал, вращая глазами, котенок или щенок. Или, что хуже, извлекались на свет раздавленные очки, пульт от телевизора, икебана, торт, пяльцы с вышиванием, букет роз, труп любимого попугая… Здоровякин всегда подозревал, что свидетели долго и упорно готовились к встрече с ним, собирая пожитки именно в то место, куда обычно сажали гостей.
Но сейчас обошлось.
– Мне нужно переодеться, – сказала Настасья.
Поднявшись, она пошатнулась и едва не рухнула обратно. Падение в мягкое кресло вряд ли причинило бы вред Настасье, но реакция Здоровякина оказалась молниеносной: доля секунды – и он держал в богатырских объятиях зареванную красавицу. Человек прямой, чистый, неиспорченный, Илья вовсе не собирался воспользоваться ситуацией и пошленько поприжиматься к едва одетой женщине. Он отреагировал автоматически. Но едва капитан ощутил у груди слабое тепло Настасьиного тела, почувствовал тонкий аромат ее светлых волос, сердце Здоровякина ухнуло, судорожно дернулось и бешено заколотилось, словно озверевший хронометр.
Настасья мягко высвободилась из железного обруча, странно посмотрела на Илью и покинула
