style="font-size:15px;"> Видела она меня действительно впервые и я понимал абсурдность ситуации, но вдруг понял, что меня уговаривают, и постарался не поддаваться гипнозу. Кстати, цыганка действительно могла не понимать, о каких деньгах идёт речь, поскольку обчистили не меня одного. Но, скорее всего, отлично понимала, да ещё при этом издевалась, продолжая что-то говорить монотонным внушающим речетативом. Я стряхнул наваждение и разозлился.
– Ты мне на мозги не капай, – заорал я. – Всё ты знаешь!
Гвалт поднялся неимоверный. Старшая же только скалилась. Проявление бурных эмоций было ей не в новинку. Я попытался переорать, но с дюжиной глоток не справился, вдобавок, из толпы на подмогу выскочила смуглая до черноты сорокалетняя дурнушка.
– Что, кровь кипит? – рванула она на себе платье, вываливая вонючие мясистые груди. – На титьки, подержи!
– К зоофилии не склонен! – рыкнул я и отпрянул к машине.
Цыганки захохотали и повалил на меня толпой, зажимая в тиски. Наглости они были неописуемой и я, честно говоря, испугался.
Кричать было бесполезно. Ораву обезумевших в порыве взаимовыручки бродяг успокоить не представлялось возможным. Их следовало только бить. Я вдруг совершенно ясно представил, чем грозит малейшее промедление, спокойно повернулся к ним спиной, распахнул багажник и выдернул оттуда лопату.
Избиение я начал с ближайших, чтобы не дать себя схватить. Не дай Бог повалят – загрызут. Ткнув низкорослой цыганке торцом черенка в рыло, я полоснул вдоль черепа второй, раскровянив синий платок, и пырнул остриём в живот «чёрной». Толпа рассыпалась. «Чёрная» согнулась, по-звериному воя, и отшагнула боком, словно пытаясь убежать. Цыганочки помоложе бросились наутёк, вслед за ними припустились четверо пожилых дикарок. Остались я, старшая, да трое раненых, причём, смуглую я отоварил серьёзно – пальцы у неё сделались алыми и меж ними вовсю текло.
Старшая упала на колени, выхватив из-под юбки пачку купюр.
– На, забирай свои деньги, – с ненавистью выкрикнула она. – Возьми, будь ты проклят!
Я вырвал у неё из руки бабки, машинально отметив, что в пачке немало долларов. Захлопнул багажник и задом ретировался к открытой дверце, скабрезно улыбаясь.
– На чужой цветок не разевай хоботок, – наставительно произнёс я, не выпуская боевого археологического заступа.
Коленопреклонённая цыганка была страшна: черты лица её заострились, глаза горели демоническим огнём, а губы изрыгали ужасные проклятия на непонятном и отвратительном наречии. Я старался не поворачиваться к ней спиной и, запрыгнув в машину, рванул с прогазовкой – подальше и поскорее. «Нива» вмиг домчала до дома, где меня заждалась Маринка.
– Догнал?
– Слава народу-победителю! – я выгреб из кармана пригоршню банкнот.
– Неужели отнял? – удивилась Маринка.
– А ты как думала?! – обиделся я.
– Как ты с ними справился?
