забрасывали славные государственные дела и в безумии приносили в жертву своих детей и мужей. Но кому дано воздать дружбе достойную хвалу? Я хочу лишь призвать вас к тому, братья, чтобы вы избегали этого любовного неистовства и не отдавали ему предпочтение перед дружбой, да и не причисляли ее к благам человеческой жизни, ибо любовь всегда была полна обманов, печалей, подозрений, раскаяния и боли. Так будем же избегать этой любви. Лучше питать отвращение к этому чувству, так как очевидно и на горьком опыте доказано, что любовь – причина всех раздоров и зол.
БАТТИСТА. Лионардо, я и по возрасту и из уважения к тебе не дерзнул бы противиться твоему мнению. И если бы я не думал, что мои рассуждения не менее угодны тебе, чем мое молчание, то побоялся бы не только противоречить тебе, но даже выступать в защиту своего самого справедливого суждения. Но так как я хочу убедиться и уверить тебя, что мыслю и чувствую в отношении дружбы и влюбленности то же, что и ты, а именно, что влюбленные не могут заслуживать большего одобрения и хвалы, чем друзья, ты, Лионардо, покажи, если хочешь, чтобы я с тобой согласился, что всякая влюбленность неистова и всякая дружба совершенна. Я никогда бы не дерзнул утверждать, что истинная дружба внушает недостаточно сильное чувство, однако полагаю все же, что она, пожалуй, слабее влюбленности. Но кто же, как не ты, человек наделенный редкостным красноречием, докажет мне, что в наше время встречается дружба, достойная Пиладов и Лелиев? Влюбленности, разумеется, в наше время таковы, как и всегда, они охватывают богатых, бедных, господ, слуг, стариков, молодых, и ни возраст, ни состояние, ни свойства твоей души не защитят тебя от любовного пламени. Ты говоришь о нем, как о неистовстве. Я же не знаю, как правильно называть его, потому что ни сейчас, ни раньше его не испытывал. Я говорю об этом, основываясь на твоих словах и на том, что я прочитал у других.
ЛИОНАРДО. Не думай, Баттиста, что в душах смертных может зажечься пламя плотской любви, не побуждающее к безумству и неистовству. Если ты будешь иметь это в виду, то в своих рассуждениях будешь постоянно соглашаться со мной. Припомни древнего философа Софокла, о котором говорят, что на вопрос, каковы его отношения с Венерой, он отвечал: «Господи, я предпочту любое зло, лишь бы избежать общения с этим неистовым и низменным господином /так – signore/». Ты поймешь единственное, что можно сказать о такой любви: что следует избегать ее и питать к ней отвращение. И если ты в наши дни не сыщешь совершенной дружбы, то уж влюбленности по-прежнему столь же неистовы, и, как говорил Софокл, низменны. Но мы вовсе не обязаны рассуждать только о высших и во всех отношениях совершенных видах дружбы. Мы ведь с тобой ведем свободный спор. Сошлемся на тех шестьсот дружинников, о которых в своих Записках о Галлии наряду с другими сообщает Цезарь; их называли «сольдуриями». Они были друзьями Адиатунна[34] и были обязаны по просьбе своего друга всякий раз выходить вперед и принимать на себя любые удары. Конечно, их было
