нежным и ранимым. А уж о том, что она мутантка, он и думать к тому моменту забыл.
И еще у него осталось смутное ощущение, что ей грозит какая-то опасность. Или ей кажется, что грозит.
Впрочем, ради справедливости стоит заметить, что все эти мысли занимали Сергея недолго. Гораздо более важным ему казалось решить, что делать дальше. От этого выбора, возможно, сейчас зависела его жизнь.
Если он вернется на Красную Линию, скорее всего, ему не поверят и уморят в лагере. Значит, этот путь закрыт. Но странно — Сергей вовсе не испытал сильного огорчения при мысли об этом. Оказавшись когда-то волей случая жителем Красной Линии, он так и оставался на ней по инерции. Тем более, что жена его, испытавшая жуткий шок в момент Катастрофы, категорически не хотела больше никаких перемен в жизни по принципу «Не вышло бы хуже». Но жена умерла несколько лет назад. Он продолжал жить по-прежнему, не особо тяготясь порядками коммунистов, стараясь не замечать неприятных, а порой и жутких вещей. Конечно, он не мог быть ярым сторонником идеологии марксизма-ленинизма, но зато на станциях Красной ветки существовал определенный порядок, и это было лучше, чем либеральный хаос. Тем, кто трудился, был гарантирован кусок хлеба. Да-да, именно хлеба: Красную Линию весьма долго обеспечивала мукой и зерном станция Сокольники, переименованная в Сталинскую. Говорили, что поблизости от нее находился огромный мукомольный комбинат, носивший какое-то нежное женское имя. Сергей поморщился. Он старался не слушать сплетни, но кое-какие вести и до него доходили — об опале секретаря Северной партячейки, о его дочери, по слухам, убившей собственного отца, а теперь гниющей заживо где-то в лагере. Может, это хорошо, что у них с женой не было детей? А теперь мучные склады уже опустели — невозможно же бесконечно жить старыми запасами. Красная ветка вновь жила под угрозой голода. И все же по своей воле Сергей вряд ли ушел бы. Но теперь, когда судьба все решила за него, он испытал облегчение. Он ведь ни в чем не виноват. Он не хотел дезертировать, просто так уж вышло. Он мирный человек, ему всегда хотелось заниматься наукой и не влезать ни в какие дрязги.
Сейчас у него есть временный пропуск на Ганзу, который сделали ему как члену экспедиции. Но когда срок закончится, его выдворят — и до тех пор ему надо определиться.
Спутники его собираются на Третьяковскую — а почему бы не пойти пока с ними? Воспользоваться случаем увидеть новые места — может, появятся еще какие-то варианты. Сергей, в отличие от умудренной жизненным опытом Кошки, вовсе не опасался подвоха со стороны Кузнецова (проводница называла его Седым), которого знал уже несколько лет, и был уверен, что Топтун упал с моста в реку случайно, без посторонней помощи.
«Можно было бы отправиться в Полис», — думал Сергей. Его всегда манило государство, расположившееся в самом центре метро, на Библиотеке Ленина и трех прилегающих станциях. Только там еще и пытались заниматься наукой, сберечь накопленные человечеством знания.
