страсть на всю жизнь для большинства людей, которые однажды занялись им. Ты никогда не перестаешь учиться и делать открытия. Ты все еще так молода… Сколько тебе?
– Двадцать девять.
– Боже праведный!
Его восклицание заставило Джину хихикнуть.
– А сколько ты думал? – ответила она шутливо. По крайней мере, сейчас он уже не выглядел таким отстраненным и расстроенным.
Его седеющие брови взмыли вверх.
– В моей памяти тебе всегда лет пять, и ты тянешь липкую любопытную ручку к бумагам на моем столе. Даже тогда ты уже интересовалась историей, Джи-Джи.
Ошарашенная, Джина повторила:
– Джи-Джи?
– Да, так я тебя называл. А ты не помнишь? Твою мать очень веселило, что у заслуженного профессора древней истории хватило воображения, чтобы выдумать нечто подобное.
– Вот. – В горле Джины стоял ком, когда она протянула отцу письма, которые нашла на коврике.
– Что это?
– Твоя почта. Похоже, она накопилась за несколько дней. Почему миссис Бэббидж тебе ее не приносила?
– Что? – Взгляд его бледно-голубых глаз снова где-то блуждал. – Боюсь, миссис Бэббидж уволилась на прошлой неделе. Ее мужу назначили серьезную операцию, и она захотела навещать его в больнице так часто, как захочет. Поэтому она не смогла больше работать у меня. Так или иначе, придется подыскивать новую экономку.
Джина положила руку на плечо отца и поразилась, какое оно худое.
– Это уже третья экономка за год, – обеспокоенно проговорила она.
– Я знаю. Должно быть, дело в моем замечательном характере.
Проигнорировав шутливый ответ, Джина встревоженно посмотрела на него:
– Чем же ты питался эту неделю? Судя по всему, ты почти не ел. Почему ты не сказал мне, когда я звонила, папа?
На миг на длинном худом лице отца появилось выражение маленького мальчика, которого отчитал учитель и поставил в дальний угол класса. Ком в горле Джины стал еще больше.
– Я не хотел волновать тебя, моя дорогая… Ты же не обязана следить за мной. Это все мое дурацкое упрямство: я так и не сумел найти время, чтобы научиться вести хозяйство. Мысли были заняты очередной книгой или чем-то подобным. С тех пор как умерла твоя мать, меня не хватает ни на что другое. Люди думали, что я холодный словно ледышка, когда я не плакал на похоронах. Но я плакал внутри, Джина. – Его голос прервался, и слезы заволокли серьезные светлые глаза. – Я плакал внутри.
Она не знала, как реагировать. Перед ней сидел словно незнакомец – не тот отрешенный, замкнутый, поглощенный своими мыслями человек, которым был ее отец.
– Почему бы мне не пойти и не приготовить нам по чашке чая? Мы выпьем его в гостиной, а потом я заскочу в супермаркет и куплю тебе продуктов в запас.
– Джина, ты сегодня никуда не торопишься? – Слезы отца высохли, и теперь его глаза светились теплом, даже привязанностью.
– Нет,
