как копыто бегового коня. Сейчас таких не шьют, увы. Срываясь в свой бессрочный даун-шифтинг, Глеб уже здесь, в Сибири, купил произведение местной фабрики: бурая толстая замша, простроченная на пять рядов. Короткое лето истрепать замшу не успело, а вот речная купель явно не пошла ей на пользу. Набухли кроссовки, фиг просушишь. С ногами Дины дело обстояло получше – белоснежный «найк» хлебнул таежных реалий, но форму терять не спешил. Что нужно было сменить, так это носки, если найдутся в ведьмином рюкзаке сухие, и тем самым удастся избежать кровавых мозолей.
Дина закашляла, прерывая практичный ход мыслей, – тяжело и долго. Очень нехорошо закашляла. Глаза усталые, лихорадочный румянец.
– Ты как? – спросил Глеб для проформы, уже роясь в кошеле. Спички кошель не уберег, а вот лекарства… живы вроде. Что у нас тут из антибиотиков? Или сперва парацетамол дать? – В груди болит? Температура есть?
– Не знаю. Поспать бы. Не могу уже идти.
– Нельзя, Дина, ты ж мокрая вся! Влезем на хребет, будем греться! На вот, проглоти таблеточку, полегчает!
Врал, конечно. До заката, судя по солнцу, несколько часов, на подъем не хватит. Хоть бы открытое место успеть найти. Патрон начинить тряпкой или сухим мхом, пальнуть в костровище – тут тебе и огонь, и ночевка.
– Проглотила? Умница! Все, пошли!
– Не могу…
Дине сейчас было хорошо – мультикам улыбалась, нарождавшимся перед внутренним взором. Цветущая сирень, лицо бабули, терпкий запах духов… Ted Lapidus, кажется? Первые в жизни духи, подаренные крутым парнем Тимуром. Танцевать он так и не научился, зато понял, что цветы иногда дороже золотых цацек… как давно это было! Расслабиться и плыть туда, где нет ни леса, ни холода. Отдаться течению…
– Что ты делаешь?
– Греюсь, – пояснил Глеб терпеливо, поднимая ее на руки. – Чем еще заняться в это время суток?
– С ума сошел, я же тяжелая! А ну, пусти!
– Я раз сутки мужика тащил, совсем безногого. – Сейчас Глеб глядел исподлобья, очень серьезно, куцая бородка приняла вдруг вид мрачный и разбойничий. – Он мне тоже высказывал глупые просьбы, типа добить или бросить.
– А ты отвечал, что русские своих на войне не бросают? – хмыкнула она, поддаваясь злобному обаянию. Будто в кино, где оборванные люди с грязными лицами встают в сотый раз из окопа, и многотонная крупповская броня застревает в их костях, потому что «Ни шагу назад!» и «Позади Москва!». Бесчеловечно это и осуждено современной гуманной цивилизацией, но… есть в этом что-то. Гораздо ярче и сильней любых «мультиков» – аж волной горячей обдало, прямо сквозь мокрую одежду!
– Я отвечал, что язык ему отрежу и яйца, если не заткнется.
– Мило. Это враг был?
– Сослуживец. Жить не хотел, а вот погремушек стало жалко – так мы с ним и вылезли. Готова? Или за ноги взять?
– Пойдем, садист, отвяжись уже от бедной девушки!
Тропинок
