кровать легкие разноцветные одежки. Наконец вытащила красивое шелковое платье нежного фисташкового цвета с большими красными цветами по полю, на тоненьких бретельках, с разрезом до бедра.
– Ой, нет, я такое не надену… – сделала попытку к сопротивлению Маша.
– Да чего уж там, Мышонок! – решительно махнула рукой Ленка. – Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец! Дойди до последней точки разврата, совсем отдайся!
Вдвоем они помогли ей втиснуться в платье, которое оказалось еще и с корсетом, отчего грудь поднялась вверх, красиво расположившись в откровенном вырезе.
– Отпад… Ну полный отпад, Мышонок… – завороженно повторяла Ленка. – Сама себя сейчас не узнаешь… Обернись к зеркалу, посмотри!
Маша долго всматривалась в свое отражение, не проявляя никаких эмоций по поводу увиденного. Странное у нее было чувство, некомфортное какое-то. Из зеркала на нее смотрела действительно очень красивая женщина с искусно сделанным макияжем, модной прической с торчащими на затылке озорными хвостиками. Красивая, только чужая совсем. Внутри было пусто, неприютно как-то, словно душа ее обиделась на новую оболочку, не хотела в нее входить, стояла где-то в сторонке, надувшись, как мышь на крупу.
– Что ты молчишь? – не выдержала Инна. – Неужели не нравится? Тебя же сейчас не узнает никто! Действительно, сюрприз получился…
– Почему? Нравится, конечно. Только я так долго ходить не смогу! Непривычно как-то.
– Ну, пойдем народ поражать! – взяла ее Ленка за руку. Обернувшись к Инне, спросила: – А как ты думаешь, Инка, кто от процесса преображения большее удовольствие испытывал, Пигмалион или Галатея? По-моему, так Пигмалион…
– А то! – вскинулась Инна. – Сколько тут наших трудов положено! А косметики моей сколько ушло! А ей, видишь ли, непривычно как-то… Хотя бы одну радостную эмоцию для приличия выдала! Мышь, она и в Африке мышь…
Маша медленно спустилась по лестнице, придерживая подол длинного платья. В сопровождении Инны и Ленки босыми ногами ступила на газон, медленно пошла в сторону бассейна, гордо неся голову и изо всех сил стараясь придать походке некую вальяжность, соответствующую, как ей казалось, новому образу. Увидев сидящего на траве Арсения, изумленно глядящего на нее, вдруг подумала: «Скорее всего, только из-за него я и согласилась на эту авантюру, похожую на всплеск отчаяния… Пусть меня запомнит такой, когда к своей Алене уйдет! Хотя зачем ему меня помнить? Все равно, пусть…»
– Мышь, это ты или не ты? – недоверчиво произнес Арсений, вставая ей навстречу. – Что они с тобой сделали, милая ты моя? Семен! У тебя жена – подпольная красавица, что ли? Столько лет скрывалась!
– Она и без помады красавица… – недовольно пробурчал Семен. – Всем вам охота, чтоб только поярче было, а женская красота – она изнутри светится, ее не всем видно!
– Браво, Семен! – захлопал в ладоши со своего шезлонга Филипп. – Вот, дорогая Инночка, вам яркий пример наличия женского потенциала! Слышали? Изнутри светится! А теперь, пожалуйста, и снаружи! Сейчас-то вы со мной согласны?
