слов отказался. Видимо, отказался под давлением власти. А Всеволод Иванов написал письмо в «Литературную газету», в которой просил освободить его от членства в редколлегии газеты и выразил негодование по поводу того, что Д. Ерёмин в своей статье стремился опорочить редколлегию альманаха, упрекнуть «в злонамеренной предвзятости, в якобы нарочитом подборе произведений, охаивающих советскую действительность. Вот это – очень нехорошо, и с этим я никак не могу согласиться» (Там же. С. 349).
«Вихрь бессмыслицы», по словам В. Каверина, поднялся вокруг «Литературной Москвы», победила якобы «пошлость сталинизма». Но на партийном собрании М. Алигер, Э. Казакевичу, А. Беку, В. Рудному пришлось покаяться. На встрече правительства с писателями многие надеялись, что Хрущёв поддержит «либеральное» направление в литературе, но он, вспомнив недавний венгерский мятеж, сказал: «Они хотели устроить у нас «кружок Петёфи», и совершенно правильно, по-государственному, поступили те, кто ударил их по рукам». И победила не «пошлость сталинизма», как уверял своих читателей В. Каверин, а «новорапповская теория», о которой с таким презрением говорил в своё время И.В. Сталин и которой с таким удовольствием воспользовались Н.С. Хрущёв и Агитпроп ЦК КПСС (см.: Там же. С. 185).
В «Литературных заметках» К. Симонов, резко осуждая культ личности Сталина, романы «Счастье» П. Павленко и «Белая берёза» М. Бубеннова, писал:
«Однако, если бы свести весь вопрос только к этому, дело обстояло бы сравнительно просто. Отдельные места, где содержится некритическое изображение деятельности Сталина, можно было бы изъять из книг или отказаться от переиздания тех или иных произведений – это уж дело совести авторов. Но главная проблема заключается в том, что и в этих произведениях и в гораздо большем числе других, где таких мест вообще не содержалось, последствия культа личности в той или иной мере отразились на изображении страны и народа: жизнь лакировалась, желаемое выдавалось за действительное, о трудностях умалчивалось. И в этом-то как раз и состоит главная главная беда нашей послевоенной литературы, связанная с последствиями культа личности.
Культ личности, культ непогрешимости Сталина создавал такую официальную атмосферу, при которой много говорилось об успехах и очень мало – о неудачах и ошибках. Реальные, конкретные трудности замалчивались. Очень часто на первый план выдвигалось показное, а теневое, трудное отодвигалось в сторону. В итоге всего этого фактически преуменьшался подвиг партии и народа, в неимоверно трудных послевоенных условиях шаг за шагом восстанавливавших страну, ибо вся мера подвига может быть полностью оценена только тогда, когда полностью даётся отчёт во всех препятствиях на пути к этому подвигу, во всех сопровождающих его трудностях. Но литература через лакировку, через выдаваемое желание за действительное фактически призывалась к преуменьшению подвига народа. Призывалась она к этому при помощи активной и несправедливой поддержки произведений, наиболее
