Знакомая К.И. Чуковского рассказывала ему, «что в церкви, когда люди станут на колени, очень любопытно рассматривать целую коллекцию дыр на подошвах. Ни одной подошвы без дыры!»[247]. «Шла дама по Таврическому саду. На одной ноге туфля, на другой – лапоть», – это уже из дневника З.Н. Гиппиус[248]. Бедный вид жителей Петрограда отметил в своей книге «Россия во мгле» знаменитый английский писатель-фантаст Г. Уэллс, посетивший город на Неве в октябре 1920 г.[249] Во время встречи с деятелями культуры в Доме Искусств гостю пришлось выслушать полуистерическое выступление писателя А.В. Амфитеатрова, который заявил: «…Многие из нас, и, может быть, наиболее достойные, не пришли сюда пожать вашу руку за неимением приличного пиджака, и… ни один из здесь присутствующих не решится расстегнуть перед вами свой жилет, так как под ним не окажется ничего, кроме грязного рванья, которое когда-то называлось, если я не ошибаюсь, „бельем“…»[250]
Ситуация, сложившаяся с одеждой горожан, на первый взгляд, вызывает удивление: после революции прошло совсем немного времени, трудно поверить, что за этот срок носильные вещи могли так быстро прийти в негодность. При объяснении этого феномена следует учесть ряд факторов. Многим в условиях продовольственного дефицита пришлось продать или обменять на продукты большую часть своего гардероба, оставшиеся вещи действительно быстро изнашивались из-за постоянного употребления и трудностей ухода за ними (проблемы со стиркой из-за необходимости экономить воду, неработающие прачечные и ремонтные мастерские и т. п.). Осенью 1918 г. в городе в соответствии с декретом Петроградского Совета проводилась кампания по изъятию теплых вещей у «нетрудовых элементов» для нужд фронта. Один из авторов «Красной газеты» заявлял по этому поводу: «Все должно быть отнято у тунеядствующих буржуев. Если понадобится, мы оставим их в одних комнатных туфлях, а лучшую теплую обувь и одежду отправим на фронт»[251]. Надо также иметь в виду, что многие просто боялись одевать сохранившиеся у них хорошие вещи, опасаясь быть ограбленными, что при тогдашнем разгуле уличной преступности было вполне реально. Кроме того, с изменением условий жизни, исчезновением многих прежних форм досуга для людей, привыкших вести светский образ жизни, не оставалось возможности демонстрировать свои туалеты: они не слишком годились для того, чтобы таскать в них дрова или воду, убирать снег или скалывать лед. Соседка баронессы Врангель по дому, не лишенная чувства юмора, надевала свой лучший наряд на ночные дежурства у ворот дома, «облачаясь для потехи в оставшееся от былого великолепия вечернее платье, шикарную еще сохранившуюся шляпу и в белые перчатки, уверяя, что это единственный случай себя показать, так как, сидя на службе в грязи или дома стирая, такое на себя не наденешь, в театры же и в кинематографы ей ходить не по карману»[252]. Наконец, следует учитывать одно обстоятельство. В послереволюционной России не без воздействия официальной пропаганды
Цит. по:
Красная газета. 1918. 22 сентября.
