– симпатичный домик, с крышей, обитой дранкой, с круглыми окнами, – куда водила меня в детстве бабушка и где настоятель прихода отец Аристарх, маленький суетливый грек, дал мне впервые прочесть Библию. Перед моими глазами встал образ преподобного отца с лысым, странно заостренным черепом. А вообще он напоминал старого доброго клоуна, его потешные ужимки, должно быть, весьма веселили Господа Бога. Когда Аристарх начинал песнопение, его вставная челюсть то и дело выскакивала изо рта, и он коротким отработанным движением отправлял ее на место.
В Пятигорске, как сообщал метеопрогноз, сейчас выпал снег и, несмотря на яркое зимнее солнце, держался уже три дня. Жалко, что сейчас я нахожусь за тысячи километров от него. В этот вечер мне казалось, что тихий уютный городок у подножия Машука – единственное место в мире, где чувствуешь в себе силы не бояться грядущего года, пусть даже там выпал снег.
Дорога, усыпанная опавшими листьями, казалась непроезжей, но через несколько километров должно было начаться хорошее шоссе, и я рассчитывал уже через час добраться до дачных поселков Петербурга. Это было западное шоссе, и обычно я пользовался им, но поскольку времени было в обрез, а Караяны жили на севере от города, я решил выиграть время, найдя на карте путь покороче.
В конце концов я заблудился, оказавшись в каком-то заводском квартале Питера, меня окружали закопченные стены и трубы. Плохо вымощенные улицы перерезали трамвайные пути; водители грузовиков поносили мою белую машину последними словами, и часть пути я был вынужден ехать по тротуарам, потому что на мостовой асфальт был вспорот, виднелись канализационные трубы. Видимо, случившуюся аварию предотвратили, а закапывать и стелить новый асфальт собирались после праздников.
Я не имел ни малейшего понятия, где нахожусь. Вереница машин ползла, не останавливаясь, не давая мне никакой возможности выбраться из кабины и спросить дорогу.
Наконец, после многих поворотов и разворотов, я выехал на длинную, унылую улицу. Вокруг фонарей плясал туман, а обглоданные кустарники вдоль нее напомнили мне степные ковыли после пожара, которые я видел когда-то в детстве. Немногочисленные прохожие торопились быстрее попасть к своим новогодним столам. От этой картины веяло тоской, затхлыми запахами безнадежной жизни, давно утраченными иллюзиями.
Я устремился вперед. Улица растворялась в тумане, который в неопределенной перспективе становился разноцветным благодаря угадывающимся огням центральных улиц города. Я продвигался дальше. Позади огни, исчезая в тумане, становились все слабее, слабее от одного к другому – словно падал ряд костяшек домино.
Думая о Лизе, я старался угадать, какой наряд она выбрала для последнего вечера этого года. Я представлял ее смеющуюся, взбудораженную в уютной гостиной караяновского дома, занимавшей весь верхний этаж. Представлял себе, какой шум подняли сейчас около елки наши расшалившиеся малыши, пока женщины заняты приготовлением
